Бегом спустившись на первый этаж, я схватил Марту за руку, и не обращая внимание на дежавю, быстро протащил её к главному подъезду. На выходе в лобби мы остановились, чтобы продышаться, и мимо стойки администратора прошли спокойно, словно туристы, собравшиеся посмотреть на местные достопримечательности. На этом наше везение закончилось: у входа стоял Папа.
Хотя… Кому — везение, а кому — работа. Я махнул спущенным с плеча рюкзаком, проходя мимо него, выбил из его руки мобильник, дёрнул Марту за собой, впихнул в стоящий у входа гостиницы автомобиль с нарисованными по бокам шашечками, сел рядом и произнёс:
— Аэропорт. Двойной тариф за скорость.
Я мог бы остаться там, подраться с парнями, даже вырубить их. Дождаться Папу, поговорить с ним… Вот только что бы это дало? Вряд ли он бы поверил моему рассказу. Скорее всего, точно так же обыскал мои вещи, затем — вещи Марты, а после мне пришлось всю жизнь доказывал ему, что я не верблюд. Которым был, потому что в кармане моей куртки лежал тёмно-зелёный кристалл с розовыми вкраплениями. Такой, какими украшают венцы монарших особ. И вне места своего хранения он мог исполнить только одно желание.
— Ты мне расскажешь, что происходит? — вывела меня из раздумий Марта.
— Не сейчас. Сначала доберёмся до безопасного места.
— Как скажешь, но я хочу знать всё. И ещё, — она укоризненно посмотрела на меня, — мы не заплатили за отель.
— Я заплачу, как только тут появится сеть. — Я помахал перед нею телефоном, на котором не было ни одной чёрточки, означавшей хоть какую-то мобильную связь.
Она кивнула и уставилась в окно, а я снова задумался. Одно желание. Одно. И моё не поменялось. Да, сейчас мне придётся сформулировать его более чётко, но тем не менее я понимал, что всё делаю правильно. Родители — это всегда важнее и нужнее, чем какой-то бродяга вроде меня. А я переживу, я сильный. И умный, если верить Ху.
3.
Пока они сидели в зале ожидания аэропорта внутренних авиалиний Лхаса, из которого должны были вылететь в Пекин, Марта не сказала ни слова. Даже не стала возражать, когда Саша заплатил за её билет. Он подал ей его, распечатанный в автомате, спросил, всё ли устраивает, и, дождавшись кивка, расположился в одном из кресел рядом.
Было такое ощущение, что ничего, о чём она помнила, с ними не происходило. Словно всё — и поиски информации об артефакте, и полёт в Улан-Батор, а потом — вот сюда, всё это ей просто приснилось. Хотя, как могло присниться то, от чего они сейчас убегали? А они убегали, но убежать от того, с чем рядом она живёт, попросту невозможно. Или…
Марта открыла мобильник и начала искать варианты переезда. Пусть не быстро, но всё можно решить. Маринка звала её в Москву, так почему бы и нет? Она сейчас долетит до неё, останется на недельку погостить, а за это время решит все вопросы. Напишет заявление об увольнении и переедет. В столице наверняка для неё найдётся что-то, подходящее, а нет, так, в конце концов, репетиторство-то остаётся, а в Москве историку есть где развернуться, это не провинциальный Нежнин.
А Саша… Ей хотелось бы, чтобы он остался с ней. Чтобы они жили вместе, вместе отмечали праздники, вместе растили детей. Да, они ещё даже ни разу друг другу в любви не признались, а она уже о детях думает. Какие дети? Те, кто знакомятся при таких, как у них обстоятельствах, разбегаются, как только всё заканчивается. Невозможно поддерживать адреналин на том уровне, на каком он был во время их приключения. Невозможно. А значит, невозможна и совместная жизнь.
Но узнать, что же реально произошло и каким образом они оказались в отеле, было необходимо. Она помнила лишь, как вместе с Сашей и Игорем дошла до озера, как они устраивались, читали свиток, помнила бой, хотя для неё это была обычная драка двух петухов. Помнила, как укладывалась спать на плече у любимого человека, который в этот момент рассказывал ей какую-то историю из своей жизни. И всё. Поэтому, как только они устроились в своих креслах в самолёте, и тот набрал высоту, Марта повернулась к Саше и сказала:
— Говори.
А потом она с открытым ртом слушала о своем путешествии в скалу-храм. О том, как проходила благородные истины.
— Кажется, именно так ты их называла, — запнулся Саша, когда начал рассказывать о подъёме по лестнице. — Только я так и не понял, что это и почему каждая была равна двадцати семи ступеням.
— Это просто. — Марта повернулась лицом к спинке стоящего перед ней кресла, закрыла глаза и учительским голосом произнесла: — Сто восемь — это сакральное число в буддизме. Существует ровно сто восемь томов изречений Будды Шакьямуни. В людях ровно столько греховных страстей и желаний, которые стоят на пути к Просветлению. Столько раз ударяют в колокол во время служб и монашеских обрядов. В чётках буддистов именно сто восемь бусин. — Она открыла глаза и улыбнулась. Впервые с того момента, как вернулись в этот мир. — А нет, в чётках сто девять бусин, но одна не считается, она на хвостике висит, за общим кругом. Ну и ещё много всякого, что связано с этим числом.
— А почему двадцать семь-то? — спросил Саша.