Артек

Как всегда, Пушкин и здесь не переставал работать. Он писал поэму «Кавказский пленник», вместе с Николаем Раевским учился английскому языку по стихам и поэмам Байрона и часами сидел у скал возле моря, наслаждаясь плеском волн.

Рисунок Тимы Васильева к стихотворению Пушкина «Вновь я посетил».

С тех пор прошло сто с лишним лет. Мечта Пушкина — «Увижу ли народ освобожденный!» — стала действительностью нашей страны. Крым переменился. Он уже не частная собственность потемкинских птенцов, князей, графов, а достояние всего советского народа. Перекоп — место разлуки Пушкина с Раевским — стал историческим памятником героических боев Красной армии с Врангелем, ришельевский «Юрзуф» — местом для отдыха честных тружеников, а у подножья Аю-Дага в Артеке, в прекрасном парке, перекликаясь с морем, шумит новое племя, о котором так мечтал и которое с такой бодростью и уверенностью в мрачные десятилетия приветствовал великий поэт:

«Здравствуй, племя младое, незнакомое!»

Наша жизнерадостная детвора полной грудью вдыхает аромат моря и гор, вместе с Пушкиным по-новому воспевает красу природы, оплодотворенную великим творческим трудом страны социализма.

Здесь, в Крыму, в местах, овеянных воспоминаниями о великом поэте, счастливые ребята сталинской эпохи с особенным чувством повторяют стихи своего любимого поэта. Его глубокие мысля о природе, о жизни, о любви к народу возбуждают в юных сердцах еще большую любовь к нашей социалистической родине и стремление к творческому радостному труду.

Вот почему так дороги артековцам и пушкинский кипарис, и скала, где он сидел над морем, и пушкинская беседка, и тропы, по которым он «бродил уединенный».

В Гурзуфе Пушкин прожил три недели. Надо было уже возвращаться на «место службы», вернее в ссылку к Инзову, которого в это время из Екатеринослава (нынешнего Днепропетровска) перевели в Бессарабию, в Кишинев.

В сентябре вдвоем с генералом Раевским Пушкин выехал из Гурзуфа в Ялту, в Алупку, Кикенеиз, а из Кикенеиза по «Чортовой лестнице» поднялся на Яйлу.

«По горной лестнице взобрались мы пешком, держа за хвост татарских лошадей наших. Это забавляло меня чрезвычайно и казалось каким-то таинственным, восточным обрядом. Мы переехали горы, и первый предмет, поразивший меня, была береза, северная береза! Сердце мое сжалось. Я начал уже тосковать о милом полудне, хотя все еще находился в Тавриде, все еще видел тополи и виноградные лозы».

По Яйле Пушкин с Раевским проехали к Георгиевскому монастырю, а оттуда в Бахчисарай, куда в это время другой дорогой проехали из Гурзуфа все Раевские.

У Перекопа он простился с Раевскими, и один, грустный, поехал в Бессарабию. 24 сентября он был уже в Кишиневе и писал брату: «Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь в кругу милого семейства, жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, счастливое полуденное небо: прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение: горы, сады, море; друг мой, любимая моя надежда—увидеть опять полуденный берег и семейство Раевских… Теперь я один в пустынной для меня Молдавии…»

«Полуденный берег» Пушкину так и не пришлось больше увидеть, но он глубоко вошел в его душу. Пушкин долго вспоминал о нем.

Свой «Бахчисарайский фонтан» он заканчивает все той же тоской по Тавриде, которую высказал впервые в «Желании».

«Поклонник муз, поклонник мира,
Забыв и славу, и любовь,
О, скоро вас увижу вновь,
Брега веселые Салгира!
Приду на склон приморских гор,
Воспоминаний тайных полный,
И вновь таврические волны
Обрадуют мой хладный взор.
Волшебный край, очей отрада!
Все живо там: холмы, леса,
Янтарь и яхонт винограда,
Долин приютная краса,
И струй и тополей прохлада;
Все чувство путника манит,
Когда в час утра безмятежный,
В горах дорогою прибрежной,
Привычный конь его бежит,
И зеленеющая влага
Пред ним и блещет и шумит
Вокруг утесов Аю-Дага…»

Конференция читателей журнала «Дружные ребята». Пионеры обсуждают статьи, рассказы и стихи, помещенные в журнале, с тем, чтобы послать в редакцию свои отзывы и предложения.

Работа с книгой