Артем Гармаш

Хотя бы и в тот февральский вечер. Вернувшись с работы домой, Павло застал отца Мелентия из Ветровой Балки. Приезжая в город по своим церковным делам, он всегда останавливался у Дорошенко — приходился ему дальним родичем по линии жены — и всякий раз привозил Павлу от родных письмо, а то и гостинец. Было письмо и на этот раз. Но Павло рассеянно, не читая, положил его в карман и за все время не вспомнил о нем. Как обычно, прибывший рассказывал за ужином сельские новости. Политические, как видно, выложил уже раньше, сейчас же говорил о делах «приходских». Напрасно, мол, пугали ученые последствиями войны: обезлюдеет земля. Не обезлюдеет! И это подтверждается, в частности, и тем, сколько свадеб отпраздновали только в этом, новом году. В прошлое воскресенье три пары повенчал. И обращаясь к Павлу: «Твою молочную сестру тоже обкрутил, сиречь обвенчал. С Тымишем Невкипелым». Павло сначала не понял, о ком речь. Отец Мелентий уточнил: Гармашивну, Катрину дочку, крайняя хата от плотины. Но и теперь Павло не мог поверить. «Что-то вы, отец Мелентий, путаете. Не может быть такого. Еще если бы сказали — с Грицьком Саранчуком…» Отец Мелентий возмутился: неужели он паству свою не знает! Саранчук есть Саранчук, а Невкипелый — Невкипелый. Однорукий. Не молвив ни слова, как очумелый, Павло, шатаясь, вышел из столовой; в кабинете выхватил из кармана письмо. Из дому сообщали тоже эту страшную новость. Павло в ярости скомкал письмо, бросил на пол, а сам, охватив в отчаянии руками голову, упал на диван ничком… А утром — спал или не спал — встал разбитый, с синяками под глазами. Велел Даше принести завтрак ему в кабинет и поспешил уйти в свою редакцию. Знал, что единственное спасение для него теперь — забыться в работе, в азарте политической борьбы.

Если он и раньше был в Славгороде незаурядный «писака-забияка», имея все необходимое для этого: и темперамент, и ораторские способности, и нахальство, — то теперь он превзошел самого себя. Читая его статьи в газете и сатирические стихи или слушая публичные выступления, многие просто диву давались: как он еще ходит на воле! «По инерции», как видно, и своим потом доставалось от него. Бичевал, как только мог: ничтожества, предатели, — ибо ныло сердце еще по Парижу, что мелькнул чарующим видением и растаял в воздухе, — а немцев не называл иначе как разнузданная орда, за что и поплатился потом своей редакторской должностью да еще и в немецкой комендатуре отсидел несколько дней. Но, имея среди своих защитников таких уважаемых граждан, как помещик Галаган да генерал Погорелов — они не могли быть неблагодарными ему за укрытие сына Погорелова, — на третий день он уже вышел на свободу. Оставаться в городе ему было не для чего. Не привлекала теперь и Ветровая Балка. Но куда денешься? И поехал, со страхом думая о неминуемой в условиях села встрече с Орисей. А узнав дома, что ее в селе нет — живет с мужем в Подгорцах, обрадовался и успокоился немного. Потеснив родных, отгородил ширмой для себя угол со столом и кроватью и с первого же дня сел за свою, в значительной мере автобиографическую повесть. За два месяца лишь один раз оторвался от работы на несколько дней — ездил в Князевку к дяде (тот в то время только переехал из города на дачу), да вот во второй раз теперь — не так в гости, как по делу: нужно ведь что-то с хатой делать.

На следующий день, идя на речку купаться, на этот раз один, зашел на свою усадьбу. Обошел всю, хозяйским глазом примечая, что на огороде посажено, а в саду — будут ли вишни. Чтобы и это учесть, назначая арендную плату за дачу. Решил, если до завтрашнего дня не найдется охотников, поручить Дорошенко это дело, а самому ехать домой. Нечего ему здесь делать.

Однако Дорошенко удалось его отговорить. Два-три дня, мол, ничего не решают, а в воскресенье вместе и поедут пораньше, чтобы поспеть на именинный обед. А тем временем, если уж так руки чешутся, можно ведь «оккупировать» мансарду или беседку, да и строчи себе там хоть день и ночь. Павло сказал, то к работе его не тянет. Тогда Дорошенко нашел иной мотив: «А неужели тебя не подмывает глянуть на своего соперника, поинтересоваться, кому отдала она предпочтение? А может, еще не поздно и померяться силами с ним, сойтись, так сказать, в рыцарском поединке?» Но Павла и это уж не интересовало.