Артем Гармаш

Более нетерпеливые ходили гоголем. Насмехались над рассудительностью остальных: «Домялись, дескать. А послушали бы нас, теперь не было бы канители с помещиком. Неужто он приехал бы в пустую экономию?!» — «Да по всему — не приехал бы», — соглашались остальные, но считали, что и теперь большой возни с ним не будет. «Выпроводили же рязанцы. Вот и нам то же самое надо сделать». Беспокоило другое: как приступить к разделу имения? Как сделать, чтобы все было ладно, чтобы не было обиженных? «Чего захотели! Да тут и сам премудрый царь Соломон не сумел бы всех ублаготворить. Всего хватит: и жалоб, и слез, и матерщины. Дай боже, чтобы хоть без крови обошлось! Да без красного петуха». — «В том-то и дело!»

Большинство склонялось к тому, что делать это надо не спеша, организованно. На сходе. Там же и новый сельский Совет избрать. Из честных людей, толковых. Им это дело и поручить: выдавать по списку, что кому будет назначено сходом. Кому коровенку, кому штук пять овец, в зависимости от количества душ в семье. Предпочтение следует давать, конечно, многодетным семьям и, в первую очередь, вдовам и сиротам.

С этим все легко соглашались. Одни из искреннего добросердечия или простой человечности, большинство же — из трезвого расчета. Ведь все те семьи, будучи удовлетворены уже в какой-то мере молочишком для детей, тем самым лишаются права на свою часть при разделе рабочего скота. А как же! Довольствуйтесь одним! А это значительно облегчало положение. Хотя и тогда — полсотни лошадей, тридцать пар волов на двести с лишним безлошадных дворов. Как тут всех удовлетворишь?! Разве что одна лошадь на двух хозяев, а пара волов не меньше чем на четырех. Иначе ничего и не придумаешь. И вот тогда кто-нибудь вспомнит: «Аль и правда, братцы, послушаться Артема, как он подсказывает?!» И если Артем тут, среди крестьян, то не заставляет долго просить себя, сам рад случаю.

— Это не я — сама жизнь подсказывает. Выход один, и именно его наша партия большевиков указывает крестьянам: на первых порах хотя бы прокатный пункт организовать — из рабочего скота да инвентаря. — И горячо доказывал, какую пользу имел бы от этого каждый из крестьян, особенно беднота.

Крестьяне слушали. Умел-таки говорить хлопец — не больно красно, но интересно и с толком. Не легко было что-нибудь противопоставить его убедительным доводам. Однако большинство держалось своего. А в оправдание высказывали кто искренние, а кто и притворные опасения. Разве, дескать, это можно с нашим народом! Только и работы было бы — одни бы дрались, а другие их разводили. А чур с ним, с общим! Не нами сказано: «Дружба дружбой, а табачок врозь!»

— Но и одна пара волов на четверых хозяев — тоже общая!

— Да хоть меньше хозяев. И не навсегда это. Через год-другой кто-нибудь из них выкупит волов у остальных, а те на вырученные деньги тоже по лошаденке купят.

— Вот-вот! — ловил на слове Артем и высказывал своим собеседникам колючую правду в глаза: — Мало того, что вдов да сирот, молочишком рот им заткнув, хотите оставить с голыми руками на произвол судьбы, вы и другим такую же судьбу готовите. Трем из четырех. Аль не так? Сами говорите: один из них выкупит волов. Стало быть, только один станет хозяином, хоть плохоньким. А те трое? Купят по лошаденке, говорите? А где же этих лошаденок набрать! Ежели их и по одной чесоточной на два двора не приходится! Чтобы купить, нужно, чтобы кто-то продал. Не Иван, так Степан без тягла останется. Хозяйствуй как хочешь на своей норме. Кулацкое ярмо на шею снова хотите?

Нет, ясное дело, крестьяне этого не хотели. Даже разговор об этом их раздражал, и тем больше, чем труднее было опровергать доказательства Артема. Поэтому разговоры кончались ничем. Не зная, как возразить Артему, а кое в чем даже соглашаясь с ним, они для самоуспокоения или просто уклонялись от разговора на эту тему, или переводили его в план широких обобщений и начинали философствовать. Дескать, что правда, то правда: спокон веку не было равенства меж людьми, да и не может быть. Чай, и люди не одинаковы по своей природе: один — сильный, другой — хилый; один — умный, другой — дурень; тот — трудолюбивый, этот — лодырь. Как ты их ни равняй!.. А так как ни один из них не считал себя, естественно, ни лодырем, ни дурнем, то и получалось, что все беды и неприятности, от которых предостерегал Артем, их не касались, все это относилось к другим. Так пусть другие и ломают себе голову, а мы, дескать, как-нибудь обойдемся: будем хлеборобить, как заведено с деда-прадеда:

— Дело ваше. Не теперь, так в четверг, а придет все-таки коза к возу! — говорил в таких случаях Артем, скрывая за шуткой недовольство собой как агитатором. В самом деле! Такие очевидные вещи, а разъяснить людям смекалки не хватает. Да и они тоже! Хоть кол на голове теши!