Артемидора (СИ)

Так она усвоила сегодняшнее знание и вплотную приблизилась к завтрашнему. О том, как получаются новые животные и люди. И некоей мимолётной тенью - о том, как возникают заговоры против жизни короля-ребёнка, чья алая влага уж безусловно благороднее любой иной и более прочих пригодна для колдовства.

- Ты верно мыслишь и правильно учишься, - прошептала ей подруга. - Сразу видно истинную женщину. Муж берёт реалии поодиночке и выстраивает в логическую цепь. Жена принимает в себя весь клубок сразу, даже не пробуя распутать, действует согласно его связям - и тем побеждает.

- О, я понимаю. Разница между живым и мёртвым знанием?

Они так увлеклись, что не заметили молчания, которое воцарилось в зале.

- Новициатки, - раздался тут властный и мягкий голос монахини. - Ваша обязанность - молчать и слушать, а если вашего терпения на то не хватает - будьте готовы терпеть экзекуцию. Таковы писаные правила. Или вы пока не научились писать-читать как должно?

Артемидора хотела спросить у подруги, правдива ли угроза, но остереглась. Вспомнила кстати, что Эрвинд прилагал-таки руку и кожаный пояс ко всем детям, помимо младшенькой: это невзирая на стремление перенять заморскую воспитательную моду.

Так вот всё и шло одной плотной массой, перерываясь только на еду и сон. Труд нимало не отличался от учения, учение было таким же в точности трудом, то и другое перетекало одно в другое и связывалось действием, а оттого давалось Артемидоре на диво легко, словно день ото дня крепли телесные и умственные мышцы. Кормили их незатейливо, но сытно, а сны приходили яркие, памятные, будто некто вырезал их изнутри на лобной кости.

Играючи она освоила скорое письмо особыми закорючками - оказалось трудно полагаться лишь на одну память. Усовершенствовалась в быстром чтении: лаборантам можно было заказывать книги из монастырской либереи, но ненадолго и чтобы руки были хорошо отмыты. Впрягалась понемногу в латынь - такую странную, что её бы не признал своей ни один римский гражданин. Хотя какой уж здесь, в Вертдоме, Рим - за семью морями и семижды семью высокими радугами! Латинскими были имена деревьев, цветов, трав и монахов мужской половины ордена. Оттуда же шли медицинские ярлыки, которые навешивали на снадобья и травы монастырского садика, шедшие на изготовление микстур, тинктур, пилюль и декоктов, и на пузырьки и коробочки с ними самими.

В эти дни и месяцы Артемидора близко сошлась с даровитой малюткой Зигрид, тем более что Бельгарда то и дело норовила отлучиться по своим непонятным делам, приходя лишь спать. Ей было можно, она иной раз умела объяснить получше тех, кто преподавал, - чем и занималась на ночь глядя, невзирая на то, что подругу клонит в сон. А востроносенькая, рыжая и по-летнему веснушчатая девочка была рядом весь день: в саду или на огородах старалась помочь, на лекциях притиралась к самым коленям старшей женщины. Умом они обе были вровень - не то что ростом.

Близилась зима. Даже не так: стояло на пороге время, не дающее пощады. Потускнели краски неба и леса. Увяла, пожухла и пала на звонкую от заморозков землю листва, чтобы стать перегноем. В еду лаборанток начали добавлять пряные семена и травки, чтобы разогнать кровь по жилам: топили в спальнях не очень, берегли дерево. Под одеялами, набитыми овечьей шерстью, спалось крепко, но поутру случалось разбивать корочку льда, затянувшую поверху умывальный жёлоб со множеством сосков, и Артемидоре при взгляде на него всякий раз приходила на ум Элисса. Видела она мать своей любимицы раза два, и то мельком: была глубоко на сносях, обширное до безобразия чрево колыхалось будто студень и временами дёргалось, груди набрякли и оттопыривали рубаху под вечно распахнутым полушубком: всё её старались-кутали, но Эли, по её словам, ну совсем дохнуть не могла дохнуть в тесных завёртках. Зигрид старалась побыть с матерью подольше, но зала для учения манила девочку куда больше, чем унылая брюхатость, которая длилась без малого лунный год.

- Отчего мне всё кажется, что с мамой Зигги ничего не делают? - тихомолком справлялась она у подруги.

- Не кажется, - сердито отвечала Бельгарда. - На сей раз только присматриваем за той войной, что происходит внутри, и пытаемся спасти что можно. Муж, Арвид этот, не хочет и жену на то же подначил. Он вообще свободный и управы на него не имеется, а она хоть и раба, но кое-какие безусловные права имеет.

Артемидора слегка удивилась тому, что имена двух мужей, Элиссы и её собственного, так совпали, но спросила о другом:

- А почему он распоряжается? Вроде бы своё право заложил.