Артемий Волынский

К тому же Вахтанг VI обещал выставить тридцати-сорокатысячное войско и вместе с русскими дойти до самого Исфахана, «ибо он персиян бабами называет» ^{108}. Губернатору явно льстило, что «ориэнтальной Иверии король» обращался к нему за помощью и в письмах называл «любезнейшим братом и другом». Другое дело, что положение самого картлийского царя на троне было отнюдь не прочным; в 1721 году Вахтанг писал послание Петру на латинском языке и передал его через католических священников «по той причине, что мы никому другому не доверяем». Но тогда Волынский был уверен в успехе.

Впоследствии эти уговоры будут поставлены Артемию Петровичу в вину: якобы он явился инициатором тяжелой войны. Но тогда так думал не он один. Донесения консула Семена Аврамова рисовали картину разложения шахской армии, бессилия правительства, которое рассчитывало в борьбе с мятежниками только на помощь самих же горских князей и Вахтанга VI, и давали неутешительный прогноз: «Персидское государство вконец разоряется и пропадает» ^{109}.

Призывая Петра I совершить поход, Волынский уже знал от кабардинских князей, что Хаджи Дауд и Сурхай-хан через крымского хана обратились к турецкому султану, «чтобы он их принял под свою протекцию и прислал бы свои войска для охранения Шемахи». Губернатора это не пугало, хотя он и не знал, что посланцев Дауда в Стамбуле встретили милостиво, но отпустили без определенного ответа ^{110}. Он полагал, что Дауду и Сурхаю «надобно сыскать безопасный и основательный фундамент», а потому «они, конечно, будут искать протекции турецкой»; тем важнее было России опередить турок.

Против воинственных соседей Волынский считал нужным действовать силой. В августе 1721 года он убеждал Петра I «учинить отмщение андреевцам (жителям дагестанского селения Эндери. — И. К.)за набеги на казачьи городки на Тереке и призывал его построить там новую крепость. Царь разрешил ему «идти на андреевских владельцов для разорения их жилищ — то хорошо, однако ж вдаль заходить не надобно» ^{111}. Лихой губернатор прибыл на границу с двумя пехотными батальонами и тремя ротами драгун и послал за Терек тысячу донских казаков с атаманом Аксеном Фроловым. «Порубили и в полон побрали, сколько смогли, и бродили по болотам и по степям, как хотели, и так счастливо сию начатую на востоке компанию окончал, а шпаги из ножен не вынимал», — описывал свой поход Волынский, встретивший 1722 год «на голой степи, без воды и без дров» ^{112}. Императору и Сенату он доложил, что его воинство дважды ходило «в партию на кумыцкую сторону» и громило «андреевские нагайские аулы». В бою погиб «горский князь Атов Баташев», было отбито немало «рогатого скота», верблюдов и три тысячи овец, которых победители при отходе «потопили» ^{113}. После этой экспедиции он отправил в подарок своему старому приятелю В. Монсу пленного «мальчика изрядного».

По сведениям пленных, «андреевский» владетель Айдемир желал мира, но Волынский не рассчитывал на дагестанских князей в качестве верных слуг. «И мне мнится, здешние народы привлечь политикою к стороне вашей невозможно, ежели в руках оружия не будет, ибо хотя и являются склонны, но только для одних денег, которых (горцев. — И. К.),по моему слабому мнению, надобно бы так содержать, чтоб без причины только их не озлоблять, а верить никому невозможно», — докладывал он царю ^{114}.

На берегах Терека Волынскому пришлось заниматься примирением противоборствующих группировок кабардинских князей. Вторгшийся весной 1720 года в Кабарду с сорокатысячным войском крымский хан Саадет-Гирей III потребовал от ее князей перейти на сторону Крыма под страхом, что «первых знатных велит перерубить, а достальных переведет на житье на Кубань», а получив отказ, разорил ряд селений, отогнал большое количество скота и провозгласил старшим князем лидера протурецки настроенной части кабардинской знати Ислам-бека Мисостова. Его противники во главе с Арслан-беком Кайтукиным укрылись в горах и обратились к царю с просьбой о помощи. Коллегия иностранных дел повелела Волынскому «оборонять» Кабарду, но не участвовать в походах ее князей на крымские владения, чтобы не нарушать мира ^{115}.