Артемий Волынский

В январе 1721 года кабардинцы самостоятельно одержали победу над крымцами и их союзниками. Волынский принял у Арслан-бека присягу на верность России. «Хотя я сначала им довольно выговаривал, для чего они, оставя протекцию вашего величества, приводили в Кабарду крымцев, однако ж напоследок-то отпустил им и по-прежнему милостию вашего величества обнадежил и потом помирил их, однако ж с присягою, чтоб им быть под протекцией вашею и притом и со взятием верных аманатов. И тако вся Кабарда ныне видится под рукою вашего величества», — писал он царю 5 декабря того же года. Воинские таланты кабардинцев Артемий Петрович оценил по достоинству: «…все такие воины, каких в здешних странах не обретается, ибо что татар или кумыков тысяча, тут черкесов довольно двухсот». Но в успехе российского влияния на раздираемое клановым соперничеством горское общество он был не уверен: «Токмо не знаю, будет ли им из моей медиации (посредничества. — И. К.) впредь польза, понеже между ими и вовеки миру не бывать, ибо житье их самое зверское, и не токмо посторонние, но и родные друг друга за безделицу режут, и, я чаю, такого удивительного дела мало бывало или и никогда; понеже по исследовании дела не сыскался виноватый ни один и правого никого нет, а за что первая началась ссора, то уже из памяти вышло, итак, за что дерутся и режутся, истинно ни один не знает, только уж вошло у них то в обычай, что и переменить невозможно. Еще ж приводит к тому нищета, понеже так нищи, что некоторые князья ко мне затем не едут, что не имеют платья, а в овчинных шубах ехать стыдно, а купить и негде, и не на что, понеже у них монеты никакой нет: лучшее было богатство скот, но и то все крымцы обобрали»^{116}. К тому же упрочение российского влияния в Кабарде могло вызвать осложнения в отношениях с Крымом, а следовательно, и с Османской империей, и в 1722 году Россия от греха подальше признала эти территории крымской «сферой влияния»^{117}.

Масштабные приготовления к восточной кампании могли начаться только после заключения завершившего Северную войну Ништадтского мирного договора. В ответ на призывы Волынского к «начинанию» военных действий Петр 5 декабря 1721 года в шифровке обещал ему «сего случая не пропустить — зело то изрядно». Царь известил своего слугу, что «довольная часть войска» уже марширует к Волге на зимние квартиры, чтобы весной по воде прибыть в Астрахань^{118}. По возвращении в Астрахань Волынский в ответном послании выразил свою радость по случаю окончания Северной войны — у государя стали «руки свободны», — доложил о строительстве десантных судов и обязался приготовить к лету еще 50 «лодок»^{119}.

Следующим письмом в начале 1722 года Петр I вызвал губернатора к себе. Поездка едва не обернулась трагедией: мчавшийся по замерзшей реке санный поезд Волынского ночью под Царицыном угодил в полынью — хорошо еще, что передние лошади остались на прочном льду и смогли вытащить сани. Прочие возки также оказались в воде, так что багаж оказался изрядно подмочен. Бравого генерал-адъютанта больше всего огорчали утрата двух париков и безобразно полинявшие модные чулки; пришлось срочным письмом просить известного щеголя, заведовавшего канцелярией царицы, Вилима Монса добыть для него столь важные детали туалета. Элегантный губернатор сознавал, что в глуши отстал от быстро менявшейся моды. «Рубашки уже слышу, что почали вы с манжетами носить, что за великое удивление почитаю…» — писал он приятелю из Царицына^{120}.

В итоге Артемий Петрович нашел в чем выйти в свет. «Когда все еще сидели за столом (у голландского резидента. — И. К.), приехал астраханский вице-губернатор по фамилии Волынский (жених старшей девицы Нарышкиной), который имел что-то передать императору от имени императрицы и потом должен был сесть обедать вместе с другими. Так как он только недавно приехал из Астрахани, то я видел его здесь в первый раз. Он человек очень приятный, высок ростом и красив и, как говорят, на хорошем счету у его величества» — такое впечатление произвел Волынский на камер-юнкера голштинского герцога Ф. Берхгольца^{121}. Царь был доволен усердием Артемия Петровича и 18 апреля, наконец, женил его на Александре Нарышкиной. Появились новые родственные связи через брата жены, Александра Львовича, генерал-адъютанта Петра I, впоследствии ставшего сенатором, и ее сестер Аграфену, Марию и Анну, позже вышедших за князей А.М. Черкасского, Ф.И. Голицына и А.Ю. Трубецкого. Несмотря не перипетии сватовства, брак оказался удачным (но, к сожалению, недолгим — супруга скончалась в 1730 году, оставив на руках мужа троих детей).