Артерия

Есть еще одна теория, по которой мальчик должен будет прийти в наш мир, чтобы спасти его. К этим теориям я отношусь более скептически, чем ко всему остальному. Получается, что Уэхара должен всему миру, причем, ничего абсолютно при этом не сделав.

– Я знала, что ни к чему хорошему это не приведет, – выплюнула я, опираясь на подоконник.

– Это пока ни к чему не привело, – ответил Илья.

– Уже привело. Мы уже добились всего, чего хотели. Мы нашли идеальный для загрязнения мир, чтобы сделать в нем то же самое.

– Ты думаешь, они пустят туда всех, кто не попадется? Они сначала отправят туда лучших учеников, вместе со взрослыми, разумеется, а то вдруг и эту планету испоганят, потом когда экология будет достаточно избита и мир приспособлен для последующих пыток, они добавят более низшие слои общества, чтобы «терять было нечего», или хотя бы не так быстро, – ответил Влад.

– Может, их хоть чему-нибудь жизнь научила? – спросила Лера.

– Да старшеклассники уже поговаривают об инверсии. Они хотят убрать всех взрослых, и закрыть портал.

– И что они будут делать там?

– Выращивать здоровое нормальное поколение.

– Они смогут?

– Смогут, если мозгов хватит. Для них построить деревню ничего не стоит.

– Помните, как было в Хайнлайне?

– Да, что-то про пещеры и другие миры.

– Это не одно и то же?

– Нет, вряд ли. Мы просто несколько развили технологии, и даже, как оказалось, не мы, а японцы, они были предводителями всего этого.

– Что же будет дальше, – вздохнул Влад.

– Мы останемся здесь.

– С чего ты взял?

– А они смотрят по успеваемости. С нашего года берут только пять человек, и никто из нас таких высот не достиг.

Глупо сейчас говорить о том, что оценки ни на что не влияют, что это не показатель ума, но одно я могу сказать точно наперекор всему – если человечество не смогло справиться с больной оценкой знаний красными цифрами, то зачем тогда что-то делать и искать новые миры? Это не самое плохое, оценки, но если бы они ставились справедливо и точно, мы бы тут не сидели.

– Черт…

– Да, а у тебя в аттестате одна четверка.

Влад пострел на Илью.

– Зачем ты ей сказал? Она же теперь всех разнесу.

– Погоди, а по какому предмету?

– Естествознание, вроде.

Меня аж передернуло, я вспомнила, как в начале лета нагло забила на биологию с химией, даже перестала записывать лекции. Черт.

Я стояла и молчала, чувствуя, как быстро меняюсь в лице, даже не осознавая этого особо.

– Из-за успеваемости…

Сотни мыслей проносились у меня в голове, сотни болезненных вспышек об упущенной возможности, безжалостные голоса в секунды разбили в дребезги все мое самолюбие и уверенность в себе, разрывая всплесками нарисовавшихся картинок в голове. Я никогда еще не испытывала такой обиды. Я возненавидела себя. Я всю жизнь готовилась к безжалостным убийствам, уже смирившись с тем, что это не принесет пользы человеку, даже не подозревая, что жизнь может, могла измениться в одно мгновенье. Я столько потеряла.

Бесполезное существование – хуже смерти.

Через три дня все уже стало проясняться, и я скажу больше, решаться, не прояснившись до конца. Ребята без умолку спорили и переговаривались о том, что и как все будет, опять философствовали и вели пустые разговоры о том, что не коснется большинства из нас. Меня же съедала обида и зависть. Я в одночасье проиграла жизнь, став не только большим неудачником, но и полноценным человеком, поддавшись всем грехам и порокам, которые только можно было себе представить. Как это сыграло со мной.

Выдался день, когда уроков было меньше, и я решила сходить, посмотреть, что там за чудо из другого мира, от которого люди не отходят. Для Уэхары уже организовали уютную настолько, насколько это возможно, временную комнату, пока он не вернется домой, куда постоянно ходили ученики, чтобы просто с ним пообщаться или задать вопросы.

Дожди закончились, сменившись солнцем, стало потеплее. Все галдели, и лезли со своими тупыми вопросами, я решила отойти, и тут мое внимание привлекли стоящие в углу цветы. Замерзшие и сухие. Несколько секунд поколебавшись, я пошла в комнаты и принесла кипяченой воды, потому что другой теплой не было. Когда я зашла, на меня косо посмотрели, но делать ничего не стали. После поливки цветам лучше не стало, они были слишком блеклыми. Я не стала думать о том, что они умерли, даже со своей четверкой по естествознанию я знала, что так мертвые цветы не выглядят.

Ближе к шести, когда начинался ужин, комната опустела, я этого даже не заметила. Вернуться в мир мне пришлось только тогда, когда я почувствовала на себе пристальный взгляд. Я повернулась, на меня из-за стола смотрел Уэхара.

– Повезло, что есть балкон, – кивнула я на большие стеклянные двери, рамы которых были покрашены в облезлый белый. – Хотя, проветривать не вариант.

– Почему? – спросил он.

– Воздух грязный очень. Тебе, наверное, с таким непривычно?

Он смутился.

– Ну да, голова болит.

– Угу, – уже отрезая мертвые сухие листья большими ножницами, промычала я.

Он долго смотрел на это, потом спросил:

– Почему ты это делаешь?

– Потому что это некрасиво выглядит.