Информация относительно европейских специалистов в рядах «московитов» позже тревожила и самого Сигизмунда III. В первом письме к английской королеве Елизавете король заявлял, что не может дозволить английским мастерам «плавание в Московию», так как московит «легко будет в одно и то же время выделывать в самой варварской стране его все те предметы, которые требуются для ведения войны и которых даже употребления до сих пор там не знают»[638]
. В письмах 1568 и 1569 гг. Сигизмунд отмечал, что враг «чрезвычайно преуспел в образовании и в вооружении и не только в оружии, в снарядах и в передвижении войск», «ежедневно усиливается по мере большого подвоза к Нарве разных предметов, так как оттуда ему доставляются не только товары, но и оружие, доселе ему неизвестное, и мастера и художники: благодаря сему он укрепляется для побеждения всех прочих (государей. –В качестве заключения можно отметить, что «огнестрельный наряд» 1563 г. являлся самым мощным из когда-либо собранных. И Казанский 1552 г., и Ливонский 1577 г. походы уступают по своим масштабам Полоцкому.
Еще в XV столетии бургундским герцогом Карлом Смелым артиллерия была метко названа «ключом от городов». Эти слова в очередной раз подтвердила осада 1563 г.: ключевую роль в «Полоцком взятии» сыграл «огнестрельной наряд».
Русские пушки под Ревелем в 1570–1571 гг
Когда в Стокгольме стало ясно, что Ливония вот-вот падет под ударами «Московита», король Эрик XIV принял решение отнять в свою пользу крепость Ревель, которая все более склонялась к переходу в подданство к польскому королю. И 4 июня 1561 г. Ревель сдался шведским войскам под командованием Горна, Ларссона и Брусера. Комендант фон Ольденбокум (защитник Вайсенштайна) сдал крепость за 6000 гульденов[639]
. Между тем на Ревель имел свои планы царь Иван Васильевич Грозный.Как известно, в 1570 г. царь торжественно возвел в «короли ливонские» своего голдовника – принца Магнуса Голдштейнского. План создания вассального для России Ливонского королевства уже подразумевал в себе неизбежную войну со Швецией. Планируемый поход герцога Магнуса на Ревель (Колывань) должен был установить контроль над Эстляндией.
Воспользовавшись заключенным с Речью Посполитой перемирием, Иван Грозный решил бросить силы на шведскую часть Ливонии, ключевым городом которой был Ревель. Мятеж гофлейтов Клауса Курселя летом 1570 г., в ходе которого наемники захватили ревельский замок под тем предлогом, что шведский король задолжал жалованье за несколько месяцев, не мог не убедить вассала русского царя герцога Магнуса, что в Ревеле есть недовольные шведской властью. Крупный морской порт был лакомым куском – с его захватом русские подрывали шведскую торговлю.
По плану российского командования кампания 1570–1571 гг. должна была вытеснить шведов из Ливонии. Помимо Ревеля удар предполагался по Леалю и Вайсенштайну.
Ввиду того, что Ревель был одной из крупных крепостей Ливонии, предполагалось склонить город путем присяги Голштейнскому герцогу Магнусу. Крупных сил для занятия крепости не было выделено. Как отмечает И.Б. Бабулин, посылая в поход всего двух своих воевод, царь «был уверен в успехе и отправлял на Ревель не осадную армию для овладения крепостью, а всего лишь будущий городской гарнизон»[640]
. Однако ревельцы решили сесть в осаду.Согласно ревельской «Артиллерийской книге», начатой в 1559 г., на вооружении крепости стояли 240 орудий (короткоствольные «Steinkatze», мортиры, шланги, фальконы, фальконеты, серпантины, серпантинеллдо, поттхунде (тюфяки), гаковницы, доппельгаковницы и 99 ручных мушкетов [641]
.Особой изящностью и высоким качеством выделялись орудия мастеров Корта Хартманна[642]
и Карстена Миддельдорпа. Если первый отливал для ревельского магистрата пушки в самом Ревеле, то второй литейщик делал на заказ в Любеке. До наших дней в собрании ВИМАИВ и ВС хранится орудие «Ревельский лев» (Инв. № 09/22), отлитое Миддельдорпом в 1559 г. по заказу ревельских властей. Торель ствола выполнена в виде бюста человека. Составитель первого путеводителя Артиллерийского музея Н.Е. Бранденбург отмечал, что, скорее всего, литейщик изобразил себя. Вслед за ним Л. Антинг также предполагала, что это автопортрет литейщика. Археолог К.В. Шмелев выдвинул версию, что, вероятнее всего, мастер изобразил царя Ивана Грозного[643] – головной убор похож на шапку Мономаха, а вокруг шеи просматриваются бармы.