Артист (СИ)

Режиссёр проснулся в холодном поту, содрал с тела мокрую ночную пижаму, обтёрся простынёй и голышом прошлёпал босыми ногами по паркету к окну. Распахнул створку, вдохнул полной грудью прохладный горный воздух, смешанный с навозом и дымом от тепловой электростанции. Закашлялся, мотнул головой — в стекле как будто кто-то отразился. Свирский хотел повернуться и убедиться, что никого нет, но тут незваный гость с силой толкнул режиссёра в оконный проём.

Глава 7

Глава 07.

Городская больница была построена миссией Красного Креста в начале века и располагалась на Подвальной улице. Отдельные её корпуса окнами выходили на городское кладбище, которое раскинулось на склоне Машука. Таким образом, не отрицай марксизм существование того света, бывшие пациенты могли бы наблюдать за своими врачами с запоздалым интересом.

Свирский лежал в палате на втором этаже, замотанный бинтами, как мумия. Рядом сидел Гриша Розанов, и кормил начальство бульоном с ложечки. Режиссёр стонал, кряхтел и капризничал, тем не менее был жив и относительно здоров. Ночное падение смягчилось цветочной клумбой, врачи просветили Свирского рентгеновскими лучами и нашли два перелома — ключицы и малоберцовой кости, огромная шишка на лбу наливалась лиловым, но особой опасности для здоровья не представляла.

— Где Парасюк? — режиссёр сглотнул порцию бульона, которая почему-то тоже отдавала нарзаном.

— Матвей Лукич ещё вчера уехал в Минводы, узловая станция срочно хочет снять юбилейный поезд, обещали заплатить восемьсот рублей. Оставил записку, — Гриша зачерпнул ещё ложку, бульон в больничной столовой выдавали наваристый, с красивыми кружочками жира на поверхности, — что вернётся только к вечеру. Я разговаривал с доктором, он говорит, неделю как минимум здесь пролежите, но ничего серьёзного.

— Ничего серьёзного? — Свирский изогнулся, долбанул кулаком по гипсу на ноге, — а это что, по-твоему? Что-то голова кружится.

— Врачи говорят, есть подозрение на сотрясение мозга.

— У тебя вообще мозгов нет. Малиновская на месте?

— Пока да.

— Пусть ждёт. Все пусть сидят и ждут, а ты хлопочи, чтобы меня скорее выпустили. Телеграфируй в Севзапкино, в связи с травмой съёмки затягиваются.

— Сделаю прямо сейчас.

— Только бы дожди не начались. Что там говорят?

— Говорят?

— Про дожди, осёл.

— Местные считают, что пока будет сухо.

— Местные считают! — Свирский скривился. — Лапотники, что они знают. Значит так, никого не отпускать, я сам с врачом переговорю и попробую в понедельник выбраться, доснимать будем всё за один день, потом отлежусь. Сейчас пусть отдыхают, Пасюк им пусть даст по пятёрке, а через два как штык чтобы были. Савельев плёнки проявил?

— В лаборатории сидит, я только что оттуда.

— Организуй мне киноаппарат, вечером посмотрим, что наснимали. А пока иди, я газеты почитаю.

— Так это, — Гриша отставил чашку с бульоном, — следователь к вам пришёл, хочет поговорить.

— Зачем? — Свирский скривился, — скажи, сплю. Пусть потом.

Гриша следователя не убедил. Мужчина лет сорока, с рубленым лицом и узловатыми пальцами, сел на стул, достал лист бумаги и карандаш.

— Народный следователь Терской окружной прокуратуры Можейко Иван Иванович, — представился он.

Можейко пошёл на завод, когда ему было пятнадцать. В двадцать семь его забрали на германский фронт, в двадцатом он вернулся обратно, в Пятигорск, и устроился механиком на тепловую электростанцию. Ещё через два года его направили от станции народным заседателем, год назад он сдал в суде испытания и получил должность участкового следователя. Из органов юстиции тщательно вычищали людей, занимавшихся преступностью до революции, так что, когда Можейко занял стол в крохотной коморке в здании суда, старых кадров там практически не осталось. К своей работе он относился ответственно. Правда, не хватало ни знаний, ни опыта, но следователь считал, что они не так важны, как его пролетарская бдительность и правильный подход к людям. Тем не менее базовые знания, которые дала работа народным заседателем, у него были.