Артюр Рембо

Надо сказать, что Форен окончил Школу изящных искусств, где занимался в классе Жана Батиста Карпо, имел склонность к странным сюжетам, а с теми, кого рисовал или писал, нередко обращался с грубоватой иронией. В своих акварелях, тронутых гуашью, он прибегал к «острым красочным приправам», чтобы добиться «неожиданными сочетаниями и столкновениями тонов»^{43} довольно выразительных эффектов, отчасти в стиле Дега.

Едва поселившись на улице Кампань-Премьер, Артюр узнал о рождении 13 октября 1871 года у Поля Верлена и Матильды Моте де Флёрвиль сына, наречённого Жоржем.

АНГЕЛ СКАНДАЛА

На первом этаже дома, где было его новое пристанище, Артюр сразу же приметил пивное заведение. Там он обычно и проводил время и там же его навещал Верлен.

Тот был в угрюмом настроении. Он признавался, что с тех пор, как в Париже появился Рембо, жизнь его круто переменилась. В отношениях с женой он стал совсем другим человеком. Раньше он искренне надеялся, что рождение сына их сблизит, но положение, напротив, только ухудшилось. В доме, превращённом в детскую, они с Матильдой целыми днями ссорились. А тёщу с тестем он уже не мог переносить. И, как сам признался, он всё чаще ночевал на улице Леклюз в Батиньоле в доме своей матери, которая овдовела семь лет тому назад.

Жалобы Верлена только смешили Артюра. Ему было трудно понять, что мешает Верлену расстаться с женой и начать настоящую жизнь — дерзкую, страстную, увлекательную, — какой должна быть жизнь поэта, достойного этого звания. Он уже представлял себе, как разделит такую жизнь с Верленом, как они отправятся навстречу приключениям по дорогам Франции и всего мира в поисках другого окружения, других цивилизаций и людей. Туда, где «бродят закваски любви», где «зелёная ночь с ослепительными снегами», где каждый день происходит «жёлто-синее пробуждение певучего фосфора». Он собирался увидеть

Торосы серебра под пламенем закатов
И тусклых берегов коричневую пыль,
Где кровь сосут клещи у исполинских гадов,
Что падают с ветвей, пахучих, как ваниль^{44}

.

И ещё он представлял себя пьяным кораблём:

Порою полюсов и поясов заложник,
Вздыхая, океан укачивал меня
И щупальца тянул цветов своих подложных,
И я сгибался ниц, по-женски стан клоня…
Как остров, я терпел и пекло, и ненастье,
Гвалт синеглазых птиц и их помёта кладь…
Утопленники сквозь потрёпанные снасти
Затылками вперёд спускались в трюм поспать.
Иль, брошенный туда, где ни пернатых в небе,
Ни паруса вдали, а видишь гладь одну,
Где вряд ли поспешил на выручку ко мне бы
Ганзейский монитор, когда б я шёл ко дну, —
Пронзив сквозь пелену лилового тумана,
Как стену, горизонт, что вдруг явил свои
Красоты — сладкий сон романтика-гурмана —
Мокроту облаков и солнца лишаи, —
Скользил я, весь рябой от серповидных бликов,
Сопровождал меня эскорт морских коньков.
Июльский жар дробил в неистовстве великом
Ультрамарин небес на тысячи кусков.
Я загодя дрожал, предчувствуя мальстрёмы
И Бегемотов[24]

гон. Скитаясь век по той Бескрайней синеве, я вспоминал сквозь дрёму,
Европа, твой причал какой-нибудь простой.
Я видел острова под сводом мирозданья,
Где Млечный Путь течёт и звёздный льётся дождь.
— В бездонной той ночи ушла ты в сон изгнанья
Средь сонма вещих птиц, о, будущего Мощь!^{45}

Он взял руку Верлена и сжал её. Сам не понимая, что с ним происходит, он почувствовал неодолимую тягу к этому несчастному человеку, а тот ответил ему взглядом, полным нежности.