Артюр Рембо

По вкусу мне каменья,
Земля, руда, поленья,
Питаюсь дуновеньем
Ветров и птичьим пеньем.
Мой голод, занеси
В концерт лугов
Тоску и дрожь осин
И злость вьюнков.
Глотай соборов старый камень
И дробный щебень под ногами,
Глотай потопов давних грязь —
Хлеба долин, что спят веками!
Под дубом волк давился дичью,
Плевался перьями, рычал,
А я собою как добычей
Кормиться начал сгоряча.
Уже салаты и плоды
Созрели в самый раз для сбора,
А паучок свои труды
Вознаградил нектаром флоры.
Я сплю! Я в храме Соломона
Крутым вскипаю кипятком,
Стекающим в струи Кедрона[36]
По ржавой памяти веков^{73}

.

Артюр хотел, чтобы Верлен высказал ему своё мнение об этом стихотворении, сделал его критический разбор. Сам он полагал, что оно слишком невнятно по смыслу и затянуто. Но Верлен ответил, что ему сейчас не до того, — настолько его занимают отношения с Матильдой. Не свести ли счёты с жизнью — вот о чём он теперь постоянно думает. Кроме того, он сообщил Артюру, что неподалёку в галереях Сент-Юбер он приметил оружейный магазин и собирается купить там себе огнестрельное оружие…

Десятого июля, проснувшись в комнате на втором этаже гостиницы «Виль-де-Куртре», Рембо удивился, что в постели рядом с ним нет Верлена. Он постучал в соседнюю комнату, где располагалась мать его компаньона, но та не могла дать ему никакого объяснения.

На улице стояла жара, какая редко случается в Брюсселе даже летом.

В такое время трудно заниматься сочинительством.

Ближе к полудню в комнату вошёл Верлен. Он выглядел перевозбуждённым. По всей видимости, он был пьян. Не говоря ни слова, он вынул из кармана револьвер в лакированной кожаной кобуре и гордо показал его Артюру. Он сказал, что это шестизарядный семимиллиметрового калибра револьвер превосходного качества. Ещё он показал ему коробку с полусотней патронов. После этого он повёл Рембо обедать в «Дом Пивоваров» на Гран-Пляс. Там они выпили несколько кружек фаро и поговорили о своих литературных замыслах: Верлен — о сборнике стихотворений, который он назвал «Романсами без слов» и надеялся вскоре опубликовать; Рембо — о «языческой» книге, несколько страниц которой он уже набросал в Лондоне и начало которой начал тут же читать с листа, извлечённого из кармана:

«Когда-то, если я хорошо запомнил, жизнь моя была каким-то праздником, когда мне открывались все сердца и для меня текли все вина.

Однажды вечером я усадил себе на колени Красоту. —

И я нашёл её горькой. —

И оскорбил её.

Я вооружился против справедливости.

Я обратился в бегство.

О, колдуньи, о, нищета, о, ненависть — вам доверено моё сокровище.

Мне удалось в воображении добиться расцвета всех людских чаяний. На всякую радость я напустил свирепого зверя, чтобы он задушил её.

Я позвал палачей, чтобы, погибая, перегрызть приклады их ружей. Я призвал напасти, чтобы погасить песком свою кровь. Несчастье было моим богом. Я валялся в грязи. Меня обсушил воздух преступления. И я заигрывал с безумием»^{74}.

Когда через полтора часа они вернулись в гостиницу, между ними возобновились ссоры.

Словом, затянулась всё та же тоскливая старая песня.

И Рембо её резко оборвал.

Как ужаленный, он бросился в соседнюю комнату к госпоже Верлен и потребовал от неё двадцать франков — столько стоил проезд из Брюсселя в Париж в вагоне третьего класса. Он кричал, что не оставит её в покое и не уедет, пока она собственноручно не выдаст ему эту сумму. И клялся, что от этого не отступится.

Тогда Верлен схватил его за плечи, утащил в их спальню и запер дверь на ключ.

Артюра это не остановило. Он был намерен уносить ноги. Сесть на Южном вокзале в первый же поезд на Париж. И немедленно. Он с усмешкой говорил, что ему до смерти надоело жить с таким жалким типом, вечным плаксой. Он осыпал друга оскорблениями.

Реакция Верлена оказалась импульсивной. Он схватил свой револьвер, ривольвиту, как он его называл, и дважды выстрелил в Артюра. Первая пуля попала ему в левое запястье, вторая, чуть задев его, упала на пол.

Раненый, вскрикнув от боли, рухнул рядом с кроватью. Зажав запястье, из которого текла кровь, и морщась от боли, он жалобно стал звать на помощь. И ему послышалось, что кто-то громко стучит в дверь.