Артуа. Ученик ученика

Граф Дьюбен, увидев нас, подхватил под руку стройную, тоненькую женщину с пышными волосами цвета спелой пшеницы и поспешил к нам. Чем ближе они подходили, тем больше холодело у меня в груди и чаще билось сердце.

– Дорогая, я рад представить моих друзей, барона Анри Коллайна и барона Артуа де Койна, спасшего меня от верной гибели в Кайденском ущелье. Господа, это моя обожаемая жена, графиня Милана Дьюбен.

Коллайн отвесил галантный поклон, дополнив его не менее галантным поцелуем руки графини и комплиментом по поводу ее внешности. Затем отошел чуть в сторону, уступая мне место.

– Дорогой, я неплохо знаю барона Артуа де Койна, которому тоже обязана жизнью, причем не один раз, – произнесла Милана, протягивая мне руку для поцелуя. Я коснулся губами изящных пальчиков графини, пробормотав при этом нечто, надеюсь, похожее на приветствие. Граф бросил на нас несколько удивленный взгляд.

– В таком случае я прошу вас, дорогая, познакомить баронов с нашим домом и остальными гостями. – И Дьюбен направился к группе только что вошедших офицеров, среди которых я узнал графа Мигуэля фер Стянуа.

Мы встретились с Миланой взглядами, и я увидел в ее глазах то, чего больше всего боялся увидеть, – она не забыла меня, совсем не забыла. Анри незаметно удалился, тонко прочувствовав момент, когда третий абсолютно лишний.

– Здравствуй, девочка, – сказал я, стараясь не выдать голосом чувства, что бушевали у меня внутри.

– Здравствуй, Артуа, – ответила Милана, и мне показалось, что голос ее дрогнул.

Мы стояли, глядя друг на друга, и мне стоило немалых сил удержаться, чтобы не прижать ее к себе, плюнув на все приличия и условности.

– Милана, где мы можем присесть и поговорить, так чтобы нам никто не мешал, а мы оставались на виду у всех?

– Идем, Артуа, это совсем рядом.

Мы уселись за столик, на котором стояли вино, фужеры и ваза с фруктами. Я взял ближнюю к себе бутылку, откупорил ее, наполнил два фужера темно-рубиновым вином, один из которых поставил перед молодой женщиной. Милана пригубила из него, не отрывая от меня взгляда.

– Ты стала настоящей красавицей. Видишь, я не обманывал тебя тогда.

– Ты никогда меня не обманывал, Арти. А ты совсем не изменился, только на лице у тебя добавился новый шрам и взгляд стал таким, каким бывал, когда ты злился или когда думал, что тебя никто не видит.

– Это все благодаря этому… – Я легонько коснулся эфеса шпаги кончиками пальцев, имея в виду приобретенное вместе со шпагой дворянское звание.

– Ты все-таки добыл ее, – продолжила Милана.

А потом вдруг заговорила горячо, но пряча от посторонних эмоции за маской холодной вежливости, чему мне никогда не научиться:

– Я ждала тебя, Артуа, ждала целых полгода, я оборачивалась на каждый звук, я просыпалась ночью, видела тебя в случайных прохожих, а ты все не приходил…

– Я был в то время очень далеко отсюда, девочка, на противоположном краю Империи, зарабатывая себе шпагу.

– А потом?

– Потом я помчался похвастаться шпагой перед очень молоденькой и очень красивой девушкой, но не доехал.

– Почему не доехал, Артуа? – В ее голосе мне послышались недоумение, боль и обида.

– Когда я был уже недалеко от этих мест, то узнал, что эта девушка вышла замуж, и повернул коня. У тебя очень хороший муж, Милана, храбрый, честный, и он очень любит тебя.

– Я знаю, – кивнула она. – А еще у меня есть дочь, маленькая Эмилия, ей год и два месяца, у нее карие глаза, и она очень похожа на своего отца.

У Анри Дьюбена глаза светлые, у самой Миланы глаза голубые, яркого василькового цвета. А вот у одного придурка, который, вместо того чтобы шевелить мозгами, предпочитает махать шпагой, глаза самые что ни на есть карие. Я впился взглядом в Милану, до боли сжав побелевшими пальцами край стола.

– Да, – ответила она на невысказанный вопрос, – это твоя дочь, Артуа. Иногда она так становится похожа на тебя, что мне даже становится немного не по себе. Ты сам мне говорил, – продолжала Милана, отвечая на следующий не заданный мною вопрос, – что чаще всего человек становится заложником обстоятельств и не в силах что-либо изменить. Понимаешь, Анри, тогда у меня не было другого выхода, совсем не было, я клянусь тебе всем, что для меня свято.

Я потянулся к ее руке, лежащей на столе, чтобы погладить ладошку с длинными красивыми пальчиками, но вовремя одернул себя. Милана понимающе улыбнулась. Господи, откуда в этой совсем юной женщине столько мудрости? Хотя глупых женщин не бывает, в отличие от нас, мужчин.

– И не вини себя ни в чем, Артуа. Так уж расположились наши звезды, но все равно я счастлива, что в моей жизни был такой мужчина, как ты.

Я глупо кивал: слабое утешение, да и не заслуживаю того, что слышу.

– Какая она?

У Миланы загорелись глаза, она оживилась, как всякая мама, рассказывающая о своем ребенке.

– Она такая егоза, постоянно что-то лепечет, уже встала на ноги, и теперь за ней нужен глаз да глаз.

Я исподтишка любовался ее лицом, лицом матери моего ребенка, ее движениями, улыбкой, сиянием глаз. Наконец Милана оборвала себя на полуслове, обратив внимание на выражение моего лица.