Артур Артузов

Борис Гудзь рассказывал автору, что Артузов очень тяготился как самим фактом ареста Якушева, так и бессилия от сознания, что ничем помочь ему не может. 5 апреля 1934 года Александр Александрович Якушев был осужден к 10 годам лишения свободы и 12 февраля 1937 года скончался в лазарете Соловецкого лагеря.

Самарский исследователь Михаил Тумшис выдвинул версию, что арест и долгое сидение Якушева в тюрьме и лагере связаны с попыткой дискриминации председателя ОГПУ Вячеслава Менжинского. Прямых доказательств в пользу данной версии пока не найдено. Тем не менее она правдоподобна, а потому не может быть отвергнута с порога. Симптоматично, что Георгий Прокофьев всего через полгода после смерти Якушева был расстрелян «в особом порядке».

Доподлинно известны по меньшей мере два факта, способные по тем временам и нравам скомпрометировать кого угодно. Так, еще до Первой мировой войны публицист В. Менжинский в ряде газетных статей жестоко критиковал партийного журналиста В. Ленина. Явление нормальное. Никто из споривших уже после войны и революции никакого значения этому не придавал. Но теперь… О–о!

Далее. Александр Якушев и Вячеслав Менжинский учились одновременно на малочисленном юридическом факультете Санкт–Петербургского университета, правда, Якушев на курс моложе, и не могли не знать друг друга. К тому же Якушев не мог не быть знакомым по банковским делам и светской жизни со старшим братом Менжинского – Александром.

Это ли не компромат!

ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО АТАМАНА АННЕНКОВА

«…Анненков Борис Владимирович, 37 лет, бывший генерал–майор, происходящий из потомственных дворян Новгородской губернии, бывший командующий отдельной Се–миреченской армией, холост, беспартийный, окончивший

Одесский кадетский корпус в 1906 году и Московское Александровское училище в 1908 году ^{64}.

Денисов Николай Александрович, 36 лет, бывший генерал–майор, происходящий из мещан Кинешемского уезда, Клеванцовской волости, Иваново–Вознесенской губернии, бывший начальник штаба отдельной Семиреченской армии, холост, беспартийный, окончивший Петербургское Владимирское училище и ускоренные курсы академии Генштаба, обвиняются:

первый, Анненков, в том, что с момента Октябрьской революции, находясь во главе организованных им вооруженных отрядов, систематически с 1917 по 1920 год вел вооруженную борьбу с Советской властью в целях свержения ее, то есть в преступлении, предусмотренном статьей 2 Положения о государственных преступлениях… в том, что с момента Октябрьской революции, находясь во главе организованных им вооруженных отрядов, в тех же целях систематически, на всем протяжении своего похода, совершал массовое физическое уничтожение представителей Советской власти, деятелей рабоче–крестьянских организаций, отдельных граждан и вооруженной силой своего отряда подавлял восстания рабочих и крестьян, то есть в преступлении, предусмотренном статьей 8 Положения о государственных преступлениях;

второй, Денисов, в том, что, находясь во время Гражданской войны на начальствующих должностях в белых армиях и отрядах и будучи начальником штаба отдельной Семире–ченской армии и карательных отрядов Анненкова, систематически…» – те же обвинения, те же статьи.

(Из обвинительного заключения суда военной коллегии по делу атамана Анненкова, объявленного на процессе 12 июля 1927 года.)

* * *

Заснеженная солончаковая степь стонала от движущейся конницы. На рысях шли полки, точнее, их остатки. Из–под конских копыт в разные стороны разметались комья мокрой хляби. Позади оставался черный след, который не могла скрыть зима. Он не зарастет травой и летом. Это был поистине черный след, замешенный на людской крови.

Впереди, в трех–четырех верстах шел казачий разъезд – авангард. Казаки то и дело привставали на стременах, оглядывали степь и, убедившись, что она безлюдна, красной засады не видать, двигались дальше. За авангардом шла охранная сотня командующего, а за ней полки с наспех набранными крестьянскими парнями, формирования басмачей. Замыкал шествие самый надежный полк командующего – Оренбургский, сформированный из зажиточных и богатых казаков.

Вся эта конная лавина катила волей командующего отдельной Семиреченской армией атамана Анненкова. Под ним ходко шел резвый, с тонкими ногами вороной жеребец. Чтобы поспеть за ним, казакам приходилось то и дело нахлестывать нагайками, плетьми, камчами своих уставших лошадей.

Конная ватага, уже не державшая строй, оставлявшая за собой выжженные села, сотни и тысячи ограбленных, изнасилованных, убитых, спешила к Джунгарским Воротам, к тому заветному проходу шириной в десяток километров между Джунгарским Алатау и хребтом Барлык, который открывал путь к спасению.