Артур Артузов

Цесарский пришел в НКВД всего три месяца назад, вместе с Ежовым, у которого три года проработал до того референтом–докладчиком. Он хорошо знал, какие неожиданные повороты случаются в цековских кабинетах, как неожиданно там могут и вознести, и обрушить. Артузов, конечно, чувствовал себя если не оскорбленным, то обиженным, если не обиженным, то по меньшей мере непонятым. Он не мог понять, почему при назначении в Разведупр беседе с ним отвели шесть часов, а когда снимали, то не дали возможности даже отчитаться за проделанную работу.

С Ворошиловым объясняться бесполезно, хотя Артузов мог бы попытаться это сделать – у него по чьему–то недосмотру при уходе из Разведупра не отобрали постоянный пропуск в Наркомат обороны СССР ^{120}.

Артур Христианович решил написать письмо Сталину как своего рода отчет о проделанной в Разведупре работе. Сталин его туда посылал, значит, он должен быть информирован о том, как выполнены его задания.

Письмо Артузов написал за несколько дней (оно заняло около двадцати страниц), 17 января 1937 года подписал его и отправил адресату, разумеется, не по почте. Вот несколько выдержек из этого послания.

«11. 1. 1937 Урицкий сказал, что Ворошилов предложил заменить меня более молодым и выносливым работником…

Это был четвертый удар, нанесенный мне жизнью.

Первый удар был во время Гражданской войны. Я был против назначения царских генералов на руководящую работу в Красной Армии. Троцкий ругал меня за это.

Второй удар последовал от [него] же за то, что я высказался против крайне жестоких методов расправы с отдельными работниками Красной Армии.

Третий удар был нанесен мне после томительного периода политической борьбы в коллегии ОГПУ за руководство, борьбы, полной недостойных приемов, выдвижения и задвижения людей, захвата важных (ведущих) отделов.

Я приветствовал назначение и направление ЦК на работу в ОГПУ Акулова. А Слуцкий (секретарь парткома) изобразил это перед Ягодой как подхалимство перед «чужим» зампредом ^{121}.

В результате меня не стали замечать, не вызывать на совещания, третировали. В. Р. Менжинский меня не поддержал.

После этого я ушел целиком в дела Иностранного отдела.

Я выловил из Польши провокатора Штурбетеля, который выдал ряд провокаторов, но почему–то его слишком рано (быстро) расстреляли.

Урицкий верил и считался со мной и моими соображениями по агентурной работе. Но, однако, неправильно и придирчиво относился к разведчикам–чекистам, пришедшим из ИНО ОГПУ. Мое стремление обеспечить Урицкому успех в его работе не встретило с его стороны сочувствия. Я действительно уезжал в 3 часа ночи с работы, а Урицкий еще оставался на работе.

У меня с Урицким не было разногласий, но он крайне ревниво относился к моим встречам с Ежовым.

Меня поразило, что я был снят с работы по состоянию здоровья. А Штейнбрюк уволен как иностранец…»

Далее следует длинный список операций и мероприятий, проведенных в Разведупре за два с половиной года под непосредственным руководством Артузова.

Приведу только три позиции из этого перечня:

«…2. Был завербован сотрудник германского посольства в Варшаве.

…8. В Испанию доставлены несколько кораблей с вооружением.

…9. Наш нелегальный резидент в Японии установил дружеские отношения с германским военным атташе в Токио».

Пункт 8 в комментариях не нуждается. Значение же того, что скрывалось за пунктами 2 и 9, в полной мере скажется лет через пять–шесть, когда уже вовсю будет полыхать пожарище мировой войны. Потому что за ними – приобретение советской военной разведкой одних из самых ценных источников.

«Сотрудник германского посольства в Варшаве» – тот самый высокопоставленный дипломат Рудольф фон Шелиа, которого завербовали Рудольф Гернштадт и Ильза Штебе. Благодаря этой вербовке на протяжении нескольких лет разведка получала ценную информацию непосредственно из германского МИДа, причем относящуюся не только к внешней политике Третьего рейха.

Теперь о пункте 9. «Наш нелегальный резидент в Токио» – не кто иной, как ныне легендарный Рамзай – Рихард Зорге. А дружеские отношения он завязал с тогдашним германским военным атташе, впоследствии послом в Японии Ойгеном Оттом. Благодаря тесной дружбе с послом От–том Зорге не только был допущен к совершенно секретной переписке посольства с Берлином, но и выполнял неофициально функции политического советника при после. Более того, по просьбе Отта Зорге неоднократно составлял различные докладные записки, которые тот отправлял в Берлин за своей подписью. Тем самым Зорге получил возможность в некоторой степени влиять на германо–японские отношения в интересах Советского Союза. Случай в истории разведки если не уникальный, то весьма редкий.

Ответа на письмо Артузов не получил, впрочем, он на это и не рассчитывал. Его целью было всего лишь сообщить секретарю Центрального Комитета, что он проделал за два с половиной года, проведенных в Большом Знаменском.