Артур Артузов

В свое время, узнав о крахе Савинкова, Рейли с негодованием заявил газете «Морнинг пост», что «этим поступком Савинков вычеркнул свое имя из списка почетных членов антикоммунистического движения».

Но теперь, оказавшись в положении Савинкова, Рейли повел себя куда менее достойно. Он рассуждал просто – британская разведка ничем ему помочь не может, следовательно, ему остается одно – давать показания. И он их давал…

Из протокола допроса Рейли 13 октября 1925 года:

«Охотно признаю, что практика моей семилетней борьбы против Советской власти, а в особенности моя последняяя попытка доказали мне, что все те методы, которые применялись и мною, и моими единомышленниками, не привели к цели и поэтому в корне были нецелесообразны».

Из письма Рейли к помощнику начальника КРО Стырне от 17 октября 1925 года:

«Мой последний опыт с „Трестом“ до конца убедил меня в бесполезности и нецелесообразности искания какой бы то ни было опоры для антисоветской борьбы как в русских, так и в эмиграционных организациях. Во мне сложилось довольно сильное впечатление о прочности Советской власти. Поэтому мне приходится смотреть на всю интервенционную политику (какого бы то ни было рода) как на нецелесообразную».

Начальник КРО Артузов также принимал участие в допросах Рейли. При этом его интересовали не только факты, но и взгляды, мысли, чувства побежденного врага. Это были откровенные разговоры с обеих сторон.

На их последней встрече Рейли признался:

– Да, вы оказались сильнее меня. А точнее – нас. Занавес моей драмы упал. Выходит, конец. И все же в моем сердце теплится крохотная надежда. Помнится, в России всегда справляли Прощеное воскресенье. Из дома в дом ходили друг к другу, просили прощения за нанесенные обиды. В ноги бухались. Может, и мне это сделать? Надежда – единственный в мире свет…

– Не поможет, – прямо ответил Артузов. – Вы уже были осуждены однажды. Теперь только вышестоящий суд может пересмотреть приговор.

Рейли, безусловно, был очень смелым человеком, объективных доказательств тому – множество, в том числе последняя, крайне рискованная после захвата Савинкова, поездка в советскую Россию. Но смелость его вовсе не была безрассудной. В характере Рейли была и редкая для авантюриста черта – трезвая рассудочность в экстремальных ситуациях. Он прекрасно понимал, что бегство из Внутренней тюрьмы ОГПУ – дело безнадежное ^{57}. Этот авантюрист был одновременно и деловым человеком. И он здраво (с его точки зрения) рассудил, что если что и может сохранить ему жизнь, это сделка. Именно так следует расценивать последние написанные им строки – как сугубо деловое предложение, выгодное, опять же в его представлении, для обеих сторон: Рейли и ОГПУ.

«Председателю О.Г.П.У. Ф. Э. Дзержинскому

После происшедших с В. А. Стырне разговоров я выражаю свое согласие дать Вам вполне откровенные показания и сведения по вопросам, интересующим О.Г.П.У., относительно организации и состава великобританской разведки и, насколько мне известно, также сведения относительно американской разведки, а также тех лиц в русской эмиграции, с которыми мне пришлось иметь дело.

Москва. Внутренняя тюрьма 30 октября 1925 г.

Сидней Рейли».

В камере Рейли вел бисерным почерком «секретный» дневник. На самом деле Рейли прекрасно понимал, что его прочитают чекисты. Таким образом он пытался убедить их в своем раскаянии и желании сотрудничать с ОГПУ.

Допросы «заключенного № 73» продолжались еще несколько дней. Пока из высших инстанций не пришло уведомление, что приговор Верховного революционного трибунала РСФСР от 3 декабря 1918 года по отношению к Сиднею Джорджу Рейли отмене не подлежит…

Что последовало за указанным распоряжением, на протяжении более чем полувека оставалось государственной тайной. Только в наши дни стали доступны для историков два рапорта уполномоченного 4–го отдела КРО ОГПУ Григория Федулеева на имя помощника начальника КРО Владимира Стырне. В первом из них говорится: