Правитель Семиречья являл каждым своим шагом и жестом барское пренебрежение к массам, барское честолюбие. Позерство, откровенное упоение властью были его второй натурой. В личном владении атамана состояла прекрасная конюшня скаковых лошадей. С ней он перевалил Джунгар, а в Китае она стала конным заводом, который Анненков содержал поначалу на паях с губернатором Синьцзянской провинции. У него были личный повар, личный парикмахер, личный гардеробщик. Каждый день его видели в новом мундире: сегодня он кирасир, завтра — лейб-атаманец, послезавтра — улан или гусар. При атамане был отряд телохранителей, хор песенников, управляющий личным зверинцем (помимо лошадей он таскал за собой волков, медведей, лис). После обеда его ублажал духовой оркестр. Был у него и палач — некий пан Левандовский, с которым он обходился весьма учтиво.
Вот это настоящее и было в какой-то мере идеалом того, что он видел для себя в будущем.
Требовалось обезвредить Анненкова. Чекисты в сложившейся обстановке вынуждены были направлять основные усилия в первую очередь на обезвреживание тех, кто представлял в данный момент наибольшую опасность. Сразу, по горячим следам, им было просто не под силу схватить Анненкова. В ту пору перед органами госбезопасности стояла задача хоть на время оградить границы от проникновения анненковских банд. В том, что атаман не оставит нас в покое и вся борьба с ним еще впереди, ни у кого сомнения не возникало. Это Артузов называл выявлением проблемы до того, как она станет очевидной.
Как-то беседуя с Артузовым о замысле операции против Анненкова, Вячеслав Рудольфович многозначительно заметил: «Начать — перышко поднять». Эти слова определяли в данной ситуации первые шаги, которые необходимо предпринять против кровавого атамана. Напрашивалась идея изолировать его. Его изоляция, пусть даже на незначительное время, позволит оторвать от Анненкова часть казаков, посеет растерянность в лагере на реке Боро-Тала. Казаки перестанут быть организованной силой.
Необходимо было создать условия для реализации замысла. В то время силы чекистов были не столь велики. Менжинскому и Артузову не хотелось распылять их. Они понадобятся для проведения более значительных операций.
На оперативном совещании, созванном Менжинским, высказывались самые различные мнения. Одни предлагали внедриться в лагерь Анненкова, чтобы дезорганизовать его изнутри, другие склонялись к мысли совершить налет на стан бандитов и разом покончить с аннековцами.
Когда все высказались, слово взял Артузов. И сказал-то он всего несколько слов, но все с удивлением повернулись в его сторону… Менжинский сразу почувствовал, что Артур Христианович родил идею, которая в случае ее удачного осуществления гарантирует успешное решение всех проблем. Идея Артузова заключалась в следующем: осуществить тактику активного воздействия на синьцзянского губернатора, чтобы его руками изолировать атамана или хотя бы парализовать его враждебные действия против нашей страны.
Менжинский какое-то время обдумывал предложение Артузова и пришел к выводу: решиться на такой шаг стоит.
Вскоре Менжинский и Артузов засели за выработку требований к губернатору. Разумеется, при этом учитывалось, что на нашей стороне реальная военная сила, точнее, та сила, что стояла на границе. И эту силу чувствовал губернатор.
Вскоре представители нашего командования предъявили синьцзянскому губернатору в ультимативной форме главное требование: выдать Анненкова как опасного военного преступника или, по возможности, разоружить анненковцев, а самого атамана арестовать. Излагая данные требования, наша сторона учитывала, что губернатор уже однажды пытался отнять оружие у банд Анненкова, но атаман воспротивился, понимая, что без оружия с ним никто считаться не станет.
К июлю 1921 года из многих тысяч у атамана под рукой оставалось всего 670 казаков, остальные разбрелись по Китаю. Оставшиеся отнюдь не церемонились с китайцами. Взращенные на грабежах и убийствах, они не могли вести себя иначе. Дебош в районе Гучэн, учиненный пьяными казаками, и открытое столкновение с китайским отрядом переполнили чашу терпения губернатора. Он вызвал Анненкова в Урумчи и арестовал его. Так началась операция против Анненкова. Его арест считался временным успехом. Основная борьба была еще впереди.
Анненков, конечно, был в неведении, что в Москве о нем тоже думали и многое знали. Знали о его планах и намерениях, знали даже, как он выглядит в данное время. На столе у Артузова лежали сообщения из Китая, датированные сентябрем 1924 года, характеризующие атамана: «Анненков — человек быстрого и хорошего ума, громадной личной храбрости, остроумный, жестокий и ловкий… Хорошо владеет китайским языком, имеет средства и хорошо себя держит — это тип лихого казака».
Такая была обязанность Артузова — вести настойчивое наблюдение за каждым шагом Анненкова, быть в курсе его действий и мыслей.