Артур Артузов

И он зажег конфорку газовой плиты… Через два месяца после совещания в Кремле прототип немецкого танка Т–111 стоял на подмосковном танковом полигоне. Артузов имел полное моральное право гордиться тем, что быстро выполнил задание Сталина. Новые дела скоро завладели его мыслями. Однако спустя некоторое время ему напомнили о танке.

…На прием к Артузову явился видный военный инженер. Долго осматривался, потом пригладил волосы. Артузов вытащил карманные часы, мельком взглянул на циферблат. Военинженер правильно понял намек, пора, дескать, начать разговор.

– Собственно говоря, товарищ корпусный комиссар, – сказал он, – я пришел, чтобы поблагодарить вас и ваше ведомство за танк Т–111 и сообщить о результатах испытаний.

– Слушаю вас, – оживился Артузов, – это в высшей степени интересно и важно.

– Как раз особого интереса для нас танк и не представляет, – неожиданно возразил инженер. – Обычный танк. Броня не ахти какая, да и ходовые качества оставляют желать лучшего. Пушка неплохая, тридцатисемимиллиметровая, два пулемета… Словом, наши нынешние машины лучше, а проектируемые и подавно.

– Стреляли по нему?

– Не то слово… Наша танковая пушка, калибром сорок пять миллиметров, его изрешетила.

– Снаряды, значит, берут?

– На нормальной для танкового боя дистанции берут.

– Понятно. Значит, у немецких танкостроителей нам перенимать нечего. А вы пробовали из него стрелять по нашему БТ?

И тут выяснилось, что этого не только не было сделано, но никто и не собирался проводить такие испытания. Зачем, мол?

– Я бы на вашем месте все же попросил бы несколько наших танков. Для чего? Чтобы испытать силу его огня. Вы сами заметили мимоходом, что у него неплохая пушка, хоть и меньшего калибра, чем у БТ.

Военинженер начал сердиться:

– Простите, товарищ корпусный комиссар. Что же вы теперь прикажете делать? Усилить бронезащиту нашего танка, а заодно поставить на него восьмидесятимиллиметровое орудие.

– Не исключаю.

– Еще раз простите, но вы, очевидно, сильны в своем деле, но не в броне.

– Нет, не прощаю. В броне как раз и разбираюсь и всегда разберусь. У меня диплом инженера–металлурга и некоторый стаж работы в бюро, видимо, известного вам профессора Грум–Гржимайло.

Военинженер замер. Потом откашлялся нервно и уже на пониженных тонах стал рассуждать:

– Не всунешь же в танк восьмидесятимиллиметровку. Одно противооткатное устройство займет всю полезную площадь. Увеличится вес, потребуется более мощный двигатель, возрастут размеры танка, а это уже мишень на поле боя.

Артузов возразил:

– Оставим это дело конструкторской мысли. Знаю одно: огневая мощь нашего танка должна превышать огневую мощь любого танка в мире. Я не вижу облегчения от сознания того, что наш танк легко пробивает немецкий, если тот, будучи как танк хуже, может своим орудием поразить наш танк. Не знаю, за счет чего можно достигнуть огневого преимущества, тут уж артиллеристы пусть подумают, но знаю одно: вы успокоились и расхаяли немецкий танк. На вашем месте я повел бы себя не как взрослый человек, которому всегда все заранее ясно, а как ребенок, которому охота все развинтить, до всего докопаться. Иначе стоило ли нам рисковать, добывая новейший немецкий танк?

Военинженер притих, склонил голову, видно было, что он переживал урок, преподанный разведчиком. Потом поднял голову и твердо произнес:

– Спасибо, товарищ корпусный комиссар. Заронили хорошие мысли. Выходит, нам следует еще ох как поворочать камни.

– Совершенно верно.

Военинженер встал, улыбнулся признательно:

– Рад был познакомиться с вами, товарищ инженер–металлург. Нам остается одно – шагать в ногу со временем.

– А лучше – опережать время. В военном деле это очень важно…

Простились они вполне довольные друг другом. Военин–женер, конечно, и не догадывался, сколько нежданных воспоминаний разворошил этот разговор в душе корпусного комиссара. Дело в том, что Артузов всю жизнь не переставал грустить по своей несостоявшейся, так хорошо начинавшейся гражданской профессии. Когда–то, году в восемнадцатом, он думал, что вот очень скоро враги будут разбиты, во всем мире победит пролетарская революция. Отпадет надобность в армии, ЧК, трибуналах, прочих правоохранительных органах. Из всей рабоче–крестьянской милиции придется сохранить разве что регулировщиков уличного движения.

В письме к Грум–Гржимайло в конце 1923 года он писал с нескрываемой грустью: «Очень рад, что Вы с обычной энергией и воодушевлением по–прежнему заняты любимым делом. Жалею, что никак не удается вернуться от административной деятельности к технической, куда меня неизменно и постоянно тянет».

…Прошло несколько недель, и Артузову стало известно, что в одном из артиллерийских конструкторских бюро начата работа над созданием новой, более мощной танковой пушки.

Прогноз Артузова о будущем танков оказался верным. На лучшем в годы Второй мировой войны среднем танке Т–34 стояли пушки калибром уже в 76 и 85 миллиметров, а на тяжелом танке ИС–2 орудие калибром в 122 миллиметра!