Артур и Джордж

Я все время говорила солиситору, занимавшемуся защитой, о крайней близорукости моего сына, которой он страдал с детства. Я считала, что одна она была достаточным доказательством, даже если бы не имелось других, невозможности того, чтобы он дошел до луга по так называемой «дороге», непроходимой по ночам даже для людей с хорошим зрением. Я была так в этом уверена, что крайне расстроилась, когда, давая показания, не получила возможности рассказать про его плохое зрение. Мне дали очень короткое время, и полагаю, процесс всем надоел… Зрение моего сына всегда было настолько плохим, что он, когда писал, наклонялся к самому листу, а книгу или документы держал у самых глаз, а когда выходил гулять, лишь с трудом узнавал людей. Когда мне надо было где-нибудь с ним встретиться, я всегда помнила, что не он будет меня высматривать, а я его.

Другие письма содержали требования отыскать Элизабет Фостер, анатомировали характер капитана Энсона и подробно останавливались на обилии шаек в Стаффордшире. Один корреспондент разъяснил, как легко лошадиные волоски могли проникнуть наружу с изнанки пальто. Были письма от пассажира, ездившего в одном вагоне с Джорджем в уайрлийском поезде, а также от Наблюдающего из Хемпстеда, и еще от Друга парсов. Мистер Арун Чундер Датт, член Парламента (Кембридж), пожелал указать, что калеченье скота глубоко чуждо восточным натурам. Чоури Музу, член Парламента (Нью-Кавендиш-стрит), напомнил читателям, что вся Индия следит за этим делом и что на кон поставлены имя и честь Англии.

Три дня спустя после второй статьи в «Телеграф» Артур и мистер Йелвертон были приняты в министерстве внутренних дел мистером Гладстоном, сэром Маккензи Чэмберсом и мистером Блэкуэллом. Было заранее обговорено, что беседа будет носить неофициальный характер. Длилась она час. Потом сэр А. Конан Дойль указал, что ему и мистеру Йелвертону «был оказан любезный и сочувственный прием» и что, по его «твердому убеждению», министерство внутренних дел сделает все возможное, чтобы внести полную ясность в это дело.

Отказ от копирайта поспособствовал распространению этой истории не только в Англии, но и по всему миру. Агентство, снабжавшее Артура вырезками упоминавших про него статей и заметок, еле справлялось, а он успел привыкнуть к повторявшемуся снова и снова заголовку, который научил его распознавать на разных языках входящий в заголовок глагол: «ШЕРЛОК ХОЛМС РАССЛЕДУЕТ». Выражения поддержки — а иногда и несогласия — приходили с каждой почтой. Предлагались самые фантастические истолкования этого дела. Например, что преследование Джорджа подстроили другие парсы в отместку Сапурджи за измену вере предков. Ну и разумеется, пришло еще одно письмо, почерк которого теперь стал таким знакомым:

Я знаю от детектива из Скотленд-Ярда, что вас, если вы напишете Гладстону и скажете, что все-таки считаете Идалджи виновным, в следующем году произведут в лорды. Разве не лучше быть лордом, чем рисковать потерять почки и печень? Подумайте обо всех зверских убийствах, которые совершены, так почему вы должны стать исключением?

Артур заметил орфографические ошибки, пришел к выводу, что напугал писавшего, и перевернул лист.

Доказательство того, о чем я вам толкую, в писанине, которую он тиснул в газеты, когда его выпустили из тюрьмы, где его следовало бы держать вместе с его папашей и всеми чернокожими и желтомордыми евреями. Никто не мог бы так ловко скопировать его писанину, слепой ты дурень.