Арвары. Книга 2. Магический кристалл

Исполин вскинул руки, чтобы укротить огонь, однако не смог вспомнить ни единого слова заклинания, некогда полученные от светлогорских старцев, поскольку память давно привыкла к иным словам и заклинаниям. Тогда он склонился, взял магический кристалл в ладони и, удерживая перед собой, стал задувать его, как задувают свечу, мысленно произнося то, что вот уже два столетия было на устах.

Он родился смертным и несколько раз за это время, как и сейчас, умирал, испытывая ледяной холод, ползущий от ног к сердцу, и знал, что через минуту перестанет дышать и еще через минуту разум заволочется мраком. И останется единственная искра света — последняя мысль, Зга, мерцающая перед взором и хранящая в себе тайну вечности. Она обладала божественной способностью вновь разжечь пламя жизни, если эта жизнь имела великий смысл и была исполнена чувством радости бытия. Последняя Зга и была тем ключом, коим открывалась суть природы бессмертия. Ее-то и утратили потомки Руса, вкусив плоды земного приятия, испытав не любовь, а удовольствие, ибо чаша сладострастия была слишком мала, чтобы пить из нее целую вечность.

После каждого удоволетворения приходила великая печаль, гасящая искру божественной любви, а бессмертие не ведает печали.

Сейчас, укрощая вырвавшийся из вместилища живой огонь, дуя на него, как дуют на свежую, саднящую рану, Космомысл видел перед взором эту Згу любви, и она уже в который раз наполняла его жизнью, будто парус ветром.

Только остудив своим дыханием Астру, он оторвался мыслью от огня и обнаружил, что наступило утро и в бойницах с восточной стороны просвечивается заря. Магический кристалл все еще был в руках исполина, однако ясновидящие жрицы безбоязненно приблизились к нему, отчего-то без своих кувшинов и горшочков с бальзамом, поклонились в пояс и остались стоять с опущенными головами.

— О, превеликий Ара! — взмолились они. — Ты суть око божье! Благодаря тебе, всевидящий, мы узрели истину! Мы были слепы, называя себя ясновидящими!

В это же время за толстыми стенами храма послышались удары молотов, разбивающих каменную кладку замурованного входа, и громкие крики на языке македон. Еще через минуту тяжелая дверь с долгим натруженным гулом распахнулась, но никто не смел ступить через порог. И тогда Космомысл взял меч и вышел сам: перед ним оказались девы-стражницы, заполнившие всю площадку перед храмом. Они бросили свои плети, сорвали с себя черные личины, золоченые доспехи и, оставшись полуобнаженными, простоволосыми, пали на колени и с радостным исступлением протягивали руки.

— Благодарим тебя, о, всемогущий! — восклицали они со слезами восторга. — Ты открыл нам истину! И она прекрасна! На что мы растрачивали свои лучшие годы, приняв обет безбрачия? Мы отрекаемся от прошлого! Мы хотим замужества! Хотим рожать детей!

При этом они заливисто и беспричинно смеялись, чего исполин никогда не слышал за все годы жизни в храме. Немало изумившись этому, он поискал взором Авездру среди толпы, но восторженные лица дев сияли от счастья, что делало их похожими, словно все они были сестрами.

А за стражницами, прямо на дороге, и вовсе происходило невиданное: общая плоть Гурбад-ажар разделялась прямо на глазах, трещали, расщепляясь, кости и мышцы. Уроды обливались кровью и корчились от боли, однако при этом улыбались и помогали себе руками, распутывая переплетение жил.

— Мы свободны друг от друга! — кричали они. — Благодарим тебя, ты разделил наш разум! И мы счастливы, потому что безумны!

Только одна рука — зрящая третья, не могла разорваться, поэтому преображенные близнецы так и шли к храму, скрепленные ею.

А снизу, смешавшись в пеструю толпу, к горе бежали многие тысячи македон. Подножие горы, узкая дорога и даже уступы на скале — все было забито и переполнено счастливыми, смеющимися людьми. В один миг потеряв разум, они лезли на гору, выкрикивая слова благодарности и сминая друг друга. И Космомысл вдруг открыл тайну магического кристалла: все, что пропускали сквозь него — солнечный луч, исполнившись злобой к противнику, или всего лишь одну искру любви, все в равной степени многократно усиливалось и обретало божественную силу.

Испытавшие радостные чувства и одержимые ими, македоны в порыве безумия готовы были снести гору вместе с храмом. Они плотно перекрыли дорогу снизу доверху и напирали со всех сторон, карабкаясь по скалам и протягивая к исполину руки. И теперь уже не было силы, способной остановить эту полуобнаженную, ползущую по головам друг друга стихию. Еще минута, и она бы захлестнула вершину горы, путь оставался один — укрыться за стенами храма, но ничто бы уже не заставило Космомысла вновь войти в его двери.

Тогда он поднял меч Краснозоры, шагнул к краю обрыва, где далеко внизу плескалось синее озеро, и на мгновение остановился. Он вдруг услышал за своей спиной шорох крыльев — огромных, крепких, с упругим и легким пером, крыльев, способных поднять его в воздух.

Он резко обернулся, глянул через плечо, и в это время ветер, с треском вырвавшийся из-под крыльев парящего орла, опахнул лицо…