Асан

— Сдать Хворостинина?.. Это с какого такого праздника?.. А воевать с вами кто будет?

Они едва не зарыдали:

— Сда-аааай… Са-аааашик … Он сжег наш хлеб.

— А вы сожгли его солдат в танке. В головном танке. Забыли, а?

— Мы не сожгли. Мы мирные люди… Са-аааашик.

Они опять устремились ко мне. Двое на коленях… Самые пахучие… Это не так просто, когда на тебя надвигается серебро седин. Оба в старинных столетних пиджаках. (Со стариковского же многоразового плеча. Умер, а пиджачок передал дальше… Носи и помни.) Но даже коленопреклоненных, я не хотел их видеть и ощущать вблизи. Я люблю дистанцию. А они приближались… Я боялся, закружится голова.

— Стоп, стоп! — я прикрикнул. — Давайте о деле… Хватит ползать.

Другая картина — мой знакомый старик. Настоящий горец! Держался просто и благородно. Стоял, чуть склонив голову… И чуть стыдясь за своих. (Но не унизив их замечанием.) Он стоял, лишь приложив ладонь ближе к сердцу.

Не сразу, но я углядел их главного. Мрачноватый чич, старающийся сейчас быть благостным и незаметным. Этот-то и пригнал ко мне стариков. Как овец. Пробовал меня купить… а почему нет?.. а вдруг!.. С ранней сединой на щеках и в бороде, он неплохо косил под старика. Он притаился, он прятался в кучке стариков. Он не был стар. И прятал смелые глаза.

— Са-ашик… Сашик.

Такой волчара ничего не боится. Пришел по делу. Старики ничто, старики только видимость, — он стариками пробовал меня… на покупку… а вдруг?.. Я на миг почувствовал себя чужестранцем — я это я, но внутри их тысячелетнего торга. Внутри тысячелетней горской реальности. На чужом базаре. На чужой земле.

Меж тем эти жалкие, пропахшие потом трудяги-старики были мстители. И за ними, за их блеяньем стояли деньги. (Уверен. Увесистая пачка. Восток!) Вот так и выглядят настоящие мстители. Они — на коленях… А я стою в рост… Тем удивительнее, как внятно я слышал, чувствовал их прессинг, их давеж. Их приглашение на открывшиеся торги. Приглашение, лишь чуть примаскированное их стояньем на коленях и стенаньями.

— Сдай.

Быть и оставаться Сашиком мне было важно не из игры, не из тщеславия… Из необходимости. Мне с ними жить.

И потому я был терпелив:

— Не могу. Никак не могу, уважаемые… Это нарушит равновесие войны. Наша вялая, тихая война может стать войной сумасшедшей… Зачем?

Я объяснял спокойно, с подробностями:

— Война, уважаемые, держится на особых людях. На больших людях. А Хворь, то бишь Хворостинин, как раз очень большой человек в этой войне.

— Он — капитан.

— Это для вида. Это как маскировка… Других таких, как он, сейчас у нас нет. Во всей армии нет. Сами это знаете… А ваш Басаев кто по чину?.. А?

Молчание.

— Он тоже по чину никто… Поняли?.. Всё, уважаемые. Точка.

Старики замолчали, натолкнувшись на неожиданную логику симметрии. Как всегда на Востоке… Теперь они думали и сожалели — неужели они, старики, не так начали разговор? Не с той карты пошли?

И тут я уже должен был разгневаться. На их затянувшееся молчание я просто обязан был обозлиться. Восток дело тонкое. (Гнев сильного — это его главная правда.) Именно в тишине… Именно когда просителям уже встать и уходить.

— Хворостинина сдать?! — вдруг заорал я. — Да вы охренели, отцы. Человека ценить надо! Вы же мудры… А сейчас вы прямо как братва горская… Вы своего Басаева прирежьте! А?!

Я гневался. (Работа…)

— Хворя им сдать! В войне баш на баш, — орал я. — Басаева как-нибудь прирежьте. В междусобойчике…

— Сашик… — заныл один из стариков заново.

— Ну, что мне вас учить… Прирежьте. Только без подмен!.. Чтоб телевизор во всех ракурсах его трупак показал.

Я очень гневался:

— … Чтоб на экране Басаев, а не завонявшийся чич. Личико чтоб. Лица ему не портить. Рожа чтоб читаемая. Ясно?.. Можно башку отдельно. Но уши не отрезать. Чтоб сразу узнали…

— Са-аа-ашик.

— Все. Все… Встали… Подъем, уважаемые… По домам!

Ушли… Едва не припрыжкой сходили старики по ступенькам опасной, шаткой лестницы недостроя. Без перил… Горцы!

Зато к машине, к «жигулю» шли медленно. Приуныли? Обговаривали неудачу?.. Один из стариков в брюках-галифе. Не пачка ли денег в гигантских карманах?.. А что?.. Они такие. Все с собой. Просто, как воды выпить. Старик опустил руки, вытянув их вдоль тела. Слегка контролировал деньги. На ходу. Едва касаясь галифешных карманов.

Вот там их «жигуль». Еще и с маленьким российским флажком на капоте.

Оренбуржцы в том ущелье не потеряли ни человека. Молодцы! Только и погиб, с экипажем вместе, приданный им головной танк… В штабе спасенную колонну обговорили с особенным удовольствием. Заметили!

В штабе вдруг припомнили (приятно при удаче припомнить одну-другую подробность), что именно генерал Шкадов на оперативке посоветовал послать с колонной компактных оренбуржцев вместо разрозненных в боях ментов. Не подвели пацаны… Шкадов при обсуждении скромно подтвердил: да… да… его была идея. Шкадов говорил три минуты. И чем скромнее и короче он говорил, тем яснее было, что в эти три минуты он вот-вот схватит орденок. И схватил!