Асфальт и тени

Бек рассказывал ему, что все съемки ведутся для отчетности. Чем больше крови и нападений, тем круче материальная помощь отряду.

После разгрома складов тот же Мусса, который был в отряде чем-то вроде кассира и бухгалтера в одном лице, торжественно перед всеми вручил Алику пятьсот баксов. Забитый, запуганный Гузов офигел и даже не хотел брать такие популярные, но пока еще непривычные для него деньги.

— Бери, — тыча в лицо зеленые бумажки, ехидно усмехнулся кассир. — Твои, сам заработал. Аллах помогает «зеленью» тем, кто встает под зеленое знамя. Это только придурки-федералы за «спасибо» свои лбы под наши пули подставляют.

Деньги Алик взял и потом все радовался: у себя в колхозе он столько бы и за год не заработал.

— О чем задумался, брат? — прервал его воспоминания Бек.

— Да так, о жизни, ничего особенного. Бек, скажи, это правда, что Джон-Джон советует отправить меня за кордон?

— Ты откуда знаешь? — насторожился Бек.

— Случайно услышал, как Мусса Джамалу вчера на ночевке говорил.

— Ну ишаки, они все думают, что ты по-нашему не понимаешь. Раз узнал — молодец. Не зря я с тобой возился. Считай, что вопрос уже решен. Это последний твой рейд. Отдохнешь в селении. Повидаешься кое с кем, — многозначительно подмигнул Рыжий, — и через Грузию в Турцию. Пойдешь с сыном муллы Амара, того, который тебе обрезание делал. Помнишь?

— Помню, такое хрен забудешь. Конец полмесяца болел.

— Ты не гневи Аллаха, надо было к нам в детстве перебегать, пока женилка не выросла. Я вообще не помню, больно было или нет.

— Бек, а почему нами командует Джон-Джон? Он же англичанин.

— Во-первых, американец. Во-вторых, он наш единоверец, у него прабабка ингушка. В-третьих, он не командует, он помогает вайнахам обрести свободу. За ним по всему миру такие дела! Правда, гнилое нынче время. Все как обкурились — террористы! Террористы! Вчера были моджахеды, и, бац, в один день международные террористы. Да того же бен Ладена с его «Алькаидой» тот же Джон-Джон с церэушниками натаскивал. Они что, тоже террористы? Конечно, в Нью-Йорке фигню сморозили, но я уверен, что это не Ладена работа. Сами жиды и взорвали, чтобы своим в Израиле руки развязать и Арафата придушить. Ладно, тебе там, за бугром все доступно объяснят. Лучше смотри, — Бек перешел на русский, — чтоб твои долбаные соплеменники какую-нибудь фигню напоследок не выкинули.

Тропа круто шла в гору, груженые ишаки спотыкались, Джамал и Мусса ушли вперед помогать погонщикам толкать упрямых животных. Бек поспешил к ним.

Пленные — молодой солдатик и средних лет мужик из гражданских — еле ковыляли перед Ахмедом и не помышляли ни о какой пакости.

В маленький горный аул пришли к обеду. Несколько домов сиротливо приютилось среди развалин некогда большого горного селения. Ахмед здесь был и знал, что это место у горцев почиталось за святое. Старое селение, которому за тысячу лет, разрушили войска НКВД еще при выселении чеченцев и ингушей, а жителей, чтобы не подвергать себя опасности и не гнать по горам вниз, выстроили у пропасти и расстреляли. Расстреляли всех: и стариков, и детей, и женщин, а многих, говорят, столкнули живыми.

У Ахмеда в этом ауле была еще одна приятная обязанность — по заданию, как ему сказали, кого-то из руководства Ичкерии он должен заниматься русским языком с Сажи, семнадцатилетней девушкой, поступающей на следующий год в престижный московский вуз. У Сажи было несколько учителей, даже настоящий профессор из Грозного, но они все не нравились ее дедушке и со временем куда-то бесследно исчезали.

Уютно расположившись под навесом, Ахмед внимательно слушал отчет Сажи о прочитанном. Она была сегодня какой-то необычной — взволнованной и торжественной одновременно. В ее глазах явно появился призывный блеск.

«Только этого не хватало», — помня об участи своих предшественников, подумал новоиспеченный учитель, с опаской косясь на девушку.

Позаниматься им так и не дали. Прибежал запыхавшийся мальчишка и, с уважением глядя на Ахмеда, сообщил, что его срочно ждут командиры.

С облегчением покинув ученицу, он, щурясь от заходящего осеннего солнца, вошел во двор старой сакли и остолбенел. Здесь все было приготовлено для ритуального жертвоприношения. Только вот не баранов здесь будут резать сегодня, с тупой тоской догадался Ахмед, — а русских, которых они сюда пригнали.

Пленники были крепко связаны и, пока не догадываясь о своей участи, лежали на земле лицом вниз. Ахмед прочел молитву и встал вместе со всеми в круг. Коран не одобряет человеческие жертвы, но некоторые фанатики на свой страх и риск все же практикуют этот варварский, должно быть, языческий обряд.

К нему подошел Бек и, взяв за руку, торжественно подвел к «святому человеку» — седому старику лет семидесяти, который, говорят, единственный спасся от чекистов и всю жизнь прожил в этом ауле, только пару раз покинув свой очаг ради паломничества к святым местам.

Старик глянул на него своими ледяными птичьими глазами и протянул большой кривой нож с белой рукояткой:

— Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Возьми и исполни свой долг, воин.