Ашу Сирай (СИ)

— Если не знаешь с чего начать, говори «а ещё я хочу тебе сказать, Холисса», — мельком взглянул на меня Шут. — И держи ритм.

— А ещё я хочу тебе сказать, Холисса, — послушно и торопливо повторила я, чувствуя, что под гулкий и тревожный ритмичный бой мысли начинают куда-то исчезать, а вместо этого поднимается что-то очень глубокое, тёмное и неведомое. В следующий миг раскатистый бой заполнил собой всё вокруг. Гул струн напоминал рёв бури, тревога на душе становилась всё сильнее, а Шут не смотрел на меня, продолжая играть…

— А ещё я хочу тебе сказать… — повторила я, чувствуя, что и в самом деле хочу высказать наболевшее, и радуясь, что никто меня не услышит. — Я хочу тебе сказать… Зачем ты это сделала, Холисса?! Зачем ты так поступила со мной?! Зачем?!…

Я бы не смогла сказать, сколько длилось это безумие. Ритмичный гулкий грохот держал меня в напряжении. Я кричала, рыдала, обвиняла, жаловалась, вспоминала детские обиды и радости, просила прощения…

Дважды Джастер вырывал меня из этого безумия, протягивая чашку с водой, и снова возвращал назад, давая выплеснуть всё, что мне так давно хотелось сказать…

А затем в какой-то момент тревожная гроза сменилась плавной и нежной мелодией, уносящей тревоги и ласкающей душу.

— Обними себя за плечи, Янига, — мягко сказал Шут, — как если бы она обнимала тебя. Почувствуй любовь к ней в своём сердце.

Я обняла себя за плечи и покачивалась из стороны в сторону, чувствуя не любовь, а внезапную усталость и опустошение. Что-то во мне очень сильно изменилось. А Джастер перебирал струны и тихо напевал странную песню:

— Верните каждому своё, отдайте каждому своё, пусть все идут своим путём, приобретя утраты…

Верните каждому своё… Пусть все идут своим путём…

Грустно такое слышать, и в то же время… это было правильно. Каждый должен думать о своей судьбе и идти своим путём.

Джастер молча играл, а я не осмеливалась нарушить эту тишину и внутреннее удивительное ощущение внезапной пустоты. Эта пустота не пугала, наоборот, у меня было чувство, что я избавилась от чего-то давно ненужного, и внутри сразу стало просторно и легче дышать…

Я не заметила, как Шут перестал играть и просто сидел, глядя на огонь. Мне очень хотелось подойти и сесть рядом, но я не осмелилась на это.

— Джастер… — негромко окликнула я его. — А ты… Ты любишь своих родителей?

Струны под пальцами Шута жалобно звякнули.

— У меня нет родителей, ведьма. Говорил уже. — Он холодно и мрачно взглянул на меня. — И дома у меня тоже нет. Я наёмник и бродяга. Доброй ночи, ведьма.

С этими словами он поднялся и пошёл туда, где спал Игвиль. Мне оставалось только смотреть, как Джастер уселся на краю обрыва, а затем ветер донёс музыку.

Быстрая, неровная мелодия напоминала бегущий по камням ручей. Я обняла колени руками и смотрела на тёмный силуэт, заметный на фоне неба только потому, что он закрыл собой звёзды. Лишь долетавшие звуки музыки да Игвиль, разделявший с хозяином его одиночество, показывали, что Джастер ещё здесь.

Меня разбудил холод. Костёр погас, а я поняла, что так и уснула возле него, убаюканная мелодиями Шута. Оглядевшись в темноте в поисках Джастера, я не сразу поняла, что в шум прибоя по-прежнему вплетается музыка. Совсем не похожая ни на что, прежде слышанное мной, словно играло множество разных инструментов. Даже не думала, что лютня может издавать такие звуки.

Я посмотрела в сторону обрыва и тихо ахнула. В небе, там, где оно встречалось с морем, словно текла звёздная река. Выше неё, среди крупных, бесчисленных звёзд сиял месяц. И мне вдруг показалось, что это сама Датри ласково улыбается музыканту, играющему на обрыве.

Нет родителей и нет дома… Поэтому так и живёт, один, без семьи и без друзей. Надеясь только сам на себя и не доверяя никому, кроме…

Кроме глупой ведьмы, дважды не сумевшей оправдать его доверие. И тех, для кого он сейчас играл.

Я закуталась в плащ и забралась в шатёр.

Доверяю ли я ему? В ответ на эту мысль из глубины души пришло не сомнение, а удивительное спокойствие. И даже мысль о Холиссе не принесла знакомых страхов и переживаний. Это перестало меня волновать. К бывшей наставнице я чувствовала только тепло и благодарность за моё воспитание.

Вместо всех прежних тревог и сомнений в душе появился невидимый стержень и теперь надёжно поддерживал меня изнутри.

Хватит сомневаться, Янига. И в себе, и в нём.

— Я доверяю тебе, Джастер, — негромко прошептала я, закрывая глаза. — И себе я теперь тоже доверяю.

Под голос моря и удивительную музыку Шута, с чувством удивительного освобождения и умиротворения на душе я и уснула.

36. Древний город

Утро наступило от холода. Проснувшись, я попыталась плотнее закутаться в плащ, но поняла, что он влажный от просочившегося в шатёр тумана. Придётся вставать и греться у костра.