Асканио

— Что это значит? Почему вы так грубо обошлись с этим молодым человеком? — спросила герцогиня д’Этамп увидев связанного, бледного и окровавленного Асканио. — Сейчас же развяжите его! Сию же минуту! Слышите?

— Мадам, этот юноша отчаянно сопротивлялся и ранил двух моих стражников, — сказал прево. — Я уверен, что это сообщник Бенвенуто, и, право, его надо поскорее отправить в надежное место. К тому же, — прибавил он шепотом, — молодой человек как две капли воды похож на итальянского пажа, который присутствовал при нашей тайной беседе. Если бы на нем было сейчас другое платье и он не говорил на нашем языке — ведь вы уверяли, будто итальянец не понимает ни слова по-французски, — я присягнул бы, герцогиня, что это и есть тот самый паж!

— Вы правы, господин прево, — поспешила согласиться герцогиня, — вы совершенно правы: он может оказаться для нас опасным. Задержите его.

— Отвести арестованного в Шатле! — распорядился прево.

— Ну а мы, господа, отправимся в замок Этамп! — сказала герцогиня, рядом с которой в экипаже поместили Коломбу, все еще не пришедшую в сознание.

Мгновение спустя по каменным плитам набережной процокали копыта мчавшегося галопом коня; это Жан-Малыш спешил сообщить Челлини о разыгравшейся в Нельском замке трагедии.

Асканио в это время входил в ворота Шатле. Он так и не увидел герцогиню и не узнал, какую роль она сыграла в событиях, разрушивших все его надежды.

X СОПЕРНИЦЫ

С тех пор как герцогиня д’Этамп впервые услышала о Коломбо, ее не покидало желание увидеть девушку вблизи и хорошенько ее разглядеть. Теперь это желание исполнилось: бедняжка все еще без чувств лежала в экипаже перед герцогиней. Герцогиня увидела, как красива Коломба, и глаза ее злобно вспыхнули; в продолжение всего пути она не спускала с соперницы ревнивого взгляда, отмечала все ее совершенства, всматривалась в каждую черту бледного юного личика, в каждый изгиб прекрасного тела. Наконец-то Коломба в ее власти! Они оказались лицом к лицу, эти две женщины, которые любят одного мужчину, оспаривают право на одно сердце.

Первая — злобная и могущественная, вторая — беспомощная, но любимая; одна — покоряющая блеском роскоши, другая — прелестью и благоуханием юности; одна — страстью, другая — невинностью. Наконец-то они встретились, несмотря на все разделяющие их преграды, и тяжелое бархатное платье герцогини касается простого белого платьица Коломбы.

И, хотя Коломба была еще без сознания, трудно было сказать, какая из двух женщин бледнее. Очевидно, это безмолвное созерцание больно задевало тщеславие герцогини, убивало все надежды.

— О да! — невольно прошептала она. — Она красива, она очень красива! — И с этими словами герцогиня д’Этамп судорожно сжала руку девушки.

Коломба открыла глаза и сказала:

— Ах, сударыня, вы сделали мне больно!

Герцогиня тотчас же выпустила ее руку. Сознание вернулось к Коломбе не сразу. Вскрикнув от боли, она еще несколько секунд изумленно смотрела на герцогиню и никак не могла собраться с мыслями. Потом спросила:

— Кто вы, сударыня, и куда меня везут? — И тут же, отшатнувшись, вскрикнула: — О-о! Помню, помню! Вы герцогиня д’Этамп!

— Молчите! — повелительно прошептала Анна. — Скоро мы останемся наедине, и тогда можете кричать и удивляться сколько душе угодно.

Слова герцогини сопровождались жестким, надменным взглядом; но отнюдь не этот взгляд, а чувство собственного достоинства заставило Коломбу сдержаться, и всю остальную часть пути она хранила молчание.

Когда же экипаж остановился у дворца Этамп, девушка по знаку герцогини последовала за ней в домашнюю часовню.

Оставшись наедине, соперницы минуту или две молча смотрели друг на друга испытующим взглядом, причем выражение их лиц являло резкий контраст: Коломба казалась спокойной; ее поддерживала вера в Провидение и надежда на Бенвенуто; Анна была взбешена этим спокойствием, и, хотя лицо ее исказила гримаса, она старалась подавить гнев, так как рассчитывала на свое могущество и на несокрушимую силу воли, чтобы сломить беззащитную девушку.

Герцогиня д’Этамп заговорила первой.

— Ну вот, милочка, вы и вернулись под власть родителя, — начала она тоном, в котором, несмотря на всю мягкость, звучала скрытая издевка. — Но прежде всего позвольте мне выразить восхищение вашей смелостью. Вы… вы необычайно смелы для своего возраста, дитя мое!

— О сударыня, это потому, что мне помогает Бог, — просто ответила Коломба.

— О каком боге вы изволите говорить, мадмуазель?.. А-а! Очевидно, речь идет о Марсе, — насмешливо прищурилась герцогиня.

— Я знаю только одного Бога, сударыня, — Бога доброго и милосердного, который заповедал богатым быть щедрыми, а великим — смиренными. И горе тем, кто не признает Его, ибо настанет день, когда и Он не признает их!

— Превосходно, превосходно, мадмуазель! — воскликнула герцогиня. — Да и время сейчас вполне подходящее для проповедей. Я от души поздравила бы вас с талантом проповедницы, если бы не считала, что все это — наглая попытка приукрасить бесстыдство вашего поступка.