Король подписал контракт и передал перо Асканио, а тот, начертав дрожавшей рукой свое имя, отдал перо Коломбе, которой Диана помогла подняться со стула и подвела к столу, заботливо поддерживая под локоть. Руки влюбленных соединились, и оба чуть не потеряли сознание.
Затем настала очередь Дианы подписать контракт; от нее перо перешло к госпоже д’Этамп; герцогиня передала его прево, тот — графу д’Орбеку и, наконец, граф — испанскому послу.
А под всеми этими громкими именами четким, твердым почерком подписался Бенвенуто Челлини. А ведь его жертва была, пожалуй, самой большой.
Подписав контракт, испанский посол подошел к герцогине.
— Наш уговор остается в силе, не правда ли, мадам? — спросил он.
— О Господи! — воскликнула она. — Поступайте, как знаете. Какое мне дело до Франции! Какое мне дело до целого мира!
Герцог поклонился и вернулся на свое место.
— Кажется, император намерен сделать герцогом Миланским не короля Франциска, а его сына? — спросил в эту минуту посла его племянник, еще молодой и неопытный дипломат.
— Герцогом Миланским не будет ни тот, ни другой, — ответил посол.
Тем временем присутствующие один за другим подписывались под контрактом.
Бенвенуто подошел к Франциску I и, опустившись на одно колено, проговорил:
— Сир, я только что приказывал, как король, а теперь молю вас, как самый смиренный и преданный из ваших подданных: ваше величество, окажите мне последнюю милость!
— Говори, Бенвенуто, говори, — благосклонно ответил король, наслаждаясь сознанием своего могущества. — Скажи, чего ты хочешь?
— Вернуться в Италию, ваше величество, — ответил Бенвенуто.
— Как — в Италию?! — воскликнул король. — Ты должен сделать для меня так много прекрасных вещей, неужели ты хочешь меня покинуть? Нет, я не согласен.
— Я вернусь! Клянусь вам, сир! Но сейчас отпустите меня. Я должен побывать на родине. Не стану говорить о том, что мне пришлось пережить и как я страдаю, — тихо прибавил он, грустно покачав головой, — этого не передашь словами. Только воздух родины может излечить мое израненное сердце. Вы могущественны, щедры, ваше величество, и я люблю вас. Я непременно вернусь, как только солнце родины исцелит меня. К тому же я оставляю вам Асканио — мое второе я, и Паголо — мою правую руку; они заменят вам Бенвенуто, ваше величество. А когда ласковый ветер родной Флоренции развеет мою печаль, я вернусь, и тогда уж ничто на свете, кроме смерти, не разлучит нас!
— Поезжайте, — согласился Франциск I. — Художник должен быть свободным, как ласточка. Поезжайте, Челлини!
И король протянул ему руку, на которой Бенвенуто в знак благодарности запечатлел почтительный поцелуй.
Перед уходом Челлини приблизился к герцогине д’Этамп.
— Вы очень гневаетесь на меня, мадам? — спросил он, незаметно передавая ей роковое письмо, которое, подобно магическому талисману, только что совершило настоящее чудо.
— Нет, — сказала герцогиня, радуясь, что письмо наконец-то у нее в руках. — И все-таки вы победили меня таким оружием, что…
— Полноте, герцогиня! — прервал ее Бенвенуто. — Ведь я только пригрозил вам этим оружием. Неужели вы могли подумать, что я им воспользуюсь?
— Силы Небесные! — воскликнула герцогиня, словно громом пораженная. — Как легко ошибиться, если судишь о других по себе!..
На следующий день Асканио и Коломбу обвенчали в дворцовой часовне Лувра, и, вопреки всем правилам придворного этикета, молодые настояли, чтобы на церемонии бракосочетания присутствовали Жак Обри с супругой.
Для Жака это была великая честь, но нельзя не согласиться, что скромный школяр вполне ее заслужил.
XXIII
БРАК ИЗ ЧУВСТВА ДОЛГА
А через неделю Герман торжественно обвенчался с Перриной, которая принесла ему в приданое двадцать тысяч ливров серебром. Поспешим прибавить, что последнее обстоятельство гораздо больше, чем что-либо другое, способствовало его решению.
Вечером того дня, когда состоялась свадьба Асканио и Коломбы, Бенвенуто Челлини, сколько его ни упрашивали молодые, уехал во Флоренцию.
Там-то он и создал свою знаменитую статую Персея, еще и по сей день украшающую Старую дворцовую площадь.
И, пожалуй, это лучшее из произведений художника, ибо он трудился над ним в минуты величайших душевных мук.
КОММЕНТАРИЙ
5