Асканио

Потому-то и не было на свете ничего чудеснее этих мастерских или, вернее, предметов, их украшавших; были там округлые ониксовые кубки, опоясанные извивающимися драконами, — сказочные чудовища вздымали головы, простирали лазурные крылья, усыпанные золотыми звездами, и, разинув огнедышащие пасти, грозно смотрели друг на друга рубиновыми глазами. Были там агатовые кувшины, увитые веткой плюща, — изгибаясь в виде ручки, она закруглялась над самым горлышком, а в изумрудной листве скрывались чудесные эмалевые райские птицы: они были совсем как живые, так и казалось, что вот-вот запоют. Были там урны из ляпис-лазури, над ними, словно собираясь утолить жажду, свешивали головки две ящерицы, вычеканенные так искусно, что, глядя на их переливчатые золотые спинки, чудилось, будто и чуть слышный шорох вспугнет ящериц и они укроются в трещине на стене. Были там и чаши, и дароносицы, и бронзовые, золотые, серебряные медали; все было усыпано драгоценными каменьями, словно в ту эпоху рубины, топазы, гранаты и алмазы находили в речном песке или придорожной пыли; наконец, были там нимфы, наяды, боги, богини — весь сияющий Олимп вперемежку с распятиями, крестами с изображением Голгофы; скорбящие мадонны и Венеры, Христы и Аполлоны, Юпитеры, метавшие громы и молнии, и Иеговы, созидающие миры.

И все это было не только задумано с поэтическим вдохновением, но и искусно выполнено; не только прелестно, как безделушки для украшения дамского будуара, но великолепно, как величайшие произведения искусства, которые могут обессмертить имя царствовавшего тогда короля или дух нации.

Правда, ювелиры той эпохи звались Лоренцо Гиберти, Гирландайо и Бенвенуто Челлини.

Сам Бенвенуто Челлини в своих мемуарах, более увлекательных, нежели самый увлекательный роман, рассказывал о полной опасных приключений жизни художников XV и XVI веков, когда Тициан писал в латах, а Микеланджело ваял со шпагой на боку, когда Мазаччо и Доменикино были отравлены, а Козимо запирался на замок, стараясь так закалить сталь, чтобы она резала порфир.

Мы познакомим читателя с Бенвенуто Челлини, поведав лишь об одном эпизоде его жизни: о том, что привело его во Францию.

Бенвенуто жил в Риме, куда призвал его Климент VII, и с увлечением работал над прекрасной церковной чашей, которую заказал ему папа. Художнику хотелось самым тщательным образом отделать драгоценную чашу, и поэтому работа подвигалась очень медленно. Бенвенуто получал выгодные заказы от герцогов, королей и пап, выполнял их с непревзойденным мастерством и этим нажил себе множество завистников. И вот один из его собратьев — ювелир по имени Помпео, лентяй и клеветник — воспользовался задержкой в работе Челлини и стал порочить его в глазах папы. Ежедневно, не зная ни сна, ни отдыха, Помпео возводил на Бенвенуто напраслину, то втихомолку, то во всеуслышание уверяя, будто тот никогда не сделает чашу, потому что очень занят выполнением других работ в ущерб заказам его святейшества.

Козни досточтимого Помпео сделали свое дело. Однажды, сияя от радости, он вошел в мастерскую Бенвенуто Челлини, который сразу догадался, что Помпео принес дурные вести.

— Ну вот, любезный собрат, — произнес Помпео, — я пришел к вам, дабы освободить вас от вашей трудной повинности. Его святейшество хорошо понимает, что вы не можете закончить чашу — не из-за недостатка усердия, а из-за недостатка времени. Поэтому его святейшество решил избавить вас от некоторых важных дел и по самоличному побуждению освобождает вас от обязанности гравера Монетного двора. Отныне у вас будет в месяц дукатов на девять меньше, зато в день времени на час больше.

Бенвенуто вскипел и готов был вышвырнуть глумителя в окно, но сдержался — ни один мускул не дрогнул на его лице, и Помпео решил, что удар не достиг цели.

— Да, вот еще что, — продолжал он. — Уж не знаю почему, его святейшество требует, чтобы вы тотчас же отдали ему чашу — притом в любом виде. Право, боюсь, дорогой Бенвенуто, что его святейшество, невзирая на мое заступничество, намерен поручить завершение чаши другому ювелиру. По-дружески предупреждаю вас об этом.

— Ну уж нет! — воскликнул золотых дел мастер, подскочив так, будто его ужалила змея. — Чаша принадлежит мне, как принадлежит папе управление Монетным двором. Его святейшество имеет право потребовать лишь те пятьсот экю, которые мне выплатили вперед. А я завершу свое произведение, когда мне заблагорассудится.

— Берегитесь, маэстро, — заметил Помпео, — как бы отказ не привел вас в тюрьму!

— Вы осел, сударь мой! — ответил Бенвенуто.

Помпео ушел вне себя от ярости.

На следующий день к Бенвенуто явились два камерария святейшего отца.

— Мы пришли к тебе по велению папы, — сказал один из них. — Ты должен вернуть чашу, иначе мы препроводим тебя в тюрьму.

— Господа, — отвечал Бенвенуто, — такой человек, как я, достоин лишь таких стражников, как вы. Так и быть, ведите меня в тюрьму. Но предупреждаю: это ничуть не ускорит окончания папской чаши.