Асканио

Осенний вечер был тих и прозрачен. Луна сияла среди редких облачков, плывших по серебристо-лазурному небосводу, усеянному яркими звездами. Безмятежный покой был разлит вокруг трех людей, притаившихся в Нельском парке, но их души были объяты смятением и тревогой.

— Милая Коломба! — говорил Асканио. (Бенвенуто стоял позади, безмолвный, бледный и, казалось, воспринимал эти слова не слухом, а всем своим истерзанным сердцем.) —

Любимая невеста моя! Сколько горя я причинил вам! И зачем только я вторгся в вашу тихую жизнь! Когда вы узнаете страшную весть, которую я принес, вы меня проклянете.

— Вы ошибаетесь, друг мой, — отвечала Коломба. — Что бы вы ни сказали, я всегда буду благословлять вас, ибо знаю: вы мне посланы Богом. Я никогда не слышала голоса своей матери, но, когда вы говорите со мной, мне кажется, что я слышу ее. Говорите же, говорите, Асканио! И какие бы ужасные вещи вы ни сказали мне, что ж делать! Утешением мне послужит уже то, что я слышу их из ваших уст.

— Соберите же все свое мужество, все свои силы, Коломба!

И Асканио поведал ей обо всем, что он узнал во дворце: о страшном заговоре герцогини д’Этамп и графа д’Орбека, об их намерении предать интересы королевства и обесчестить Коломбу. Для него было настоящей пыткой, когда пришлось объяснить этой чистой девушке, незнакомой с людской подлостью., всю гнусность предательства, которым запятнал себя казнохранитель; рассказывать ей об утонченной жестокости королевской фаворитки, о ее коварстве, подсказанном ревностью.

Но Асканио выдержал эту пытку до конца, а Коломба даже не покраснела — так велики были ее невинность и душевная чистота. Она поняла одно: ее любимый удручен, испуган. И Коломба, как и Асканио, задрожала, словно тонкая лозинка, обвившаяся вокруг молодого деревца, которая трепещет вместе с ним во время бури.

— Друг мой! Необходимо открыть моему отцу весь этот мерзкий замысел против моей чести, — сказала она. — Отец обязан вам жизнью и непременно послушает вас! Успокойтесь, друг мой! Он вырвет меня из рук графа.

— Увы! — вздохнул Асканио.

— Как, вы и отца подозреваете в столь низком сообщничестве? — воскликнула Коломба, понявшая сомнения любимого по его тону. — Но это было бы слишком ужасно, Асканио! Нет, нет! Я уверена — отец ничего не знает, ни о чем не догадывается, и, хотя он никогда не был со мной особенно ласков, он не может собственной рукой толкнуть меня в бездну бесчестия и отчаяния.

— Простите, Коломба, — продолжал Асканио, — но ваш отец иначе понимает счастье, чем вы; высокий титул для него дороже чести; он тщеславен, как все придворные, и считает, что стать фавориткой короля большее счастье для вас, нежели выйти замуж за простого художника. Коломба, я не хочу ничего скрывать от вас: граф д’Орбек сказал герцогине д’Этамп, что он уверен в согласии вашего отца.

— О Боже! Возможно ли? — вырвалось у Коломбы. — Где же это видано, Асканио, чтобы отец продавал свое дитя?!

— Такие вещи встречались во всех странах и во все времена, мой бедный ангел, и особенно часто повторяются они в наше время. Не думайте, что мир подобен вашей прекрасной душе, а общество так же добродетельно, как вы сами. Да, Коломба, знатнейшие люди Франции без стыда и совести отдают в жертву королевским прихотям юность и красоту своих дочерей, своих жен. При дворе это самая обычная вещь, и ваш отец может сослаться в свое оправдание на множество известных примеров. Прости, любимая, что я заставил твою чистую, нежную душу соприкоснуться с этой грубой, отталкивающей действительностью! Но я хотел показать тебе пропасть, в которую тебя собираются столкнуть.

— Асканио! О Асканио! — в отчаянии вскричала Коломба, припадая к его груди. — Неужели и отец против меня? Как мне за него стыдно! Где же искать защиты? Только вы один остались у меня! Спасите меня, Асканио! Советовались ли вы со своим учителем? По вашим словам, он великодушен, добр, силен; я полюбила его за то, что вы его любите.

— Не люби его, Коломба! Не люби его больше!

— Но почему? — пролепетала девушка.

— Потому что он тебя любит! Это вовсе не друг наш, который помог бы нам в беде, — он злейший наш враг! Выслушай меня.

И Асканио рассказал ей, как в ту минуту, когда он собрался все поведать Бенвенуто, учитель сам признался ему в своей возвышенной любви к Коломбе и в том, что он как особой милости намерен просить у короля ее руки. И Бенвенуто вполне может рассчитывать на эту милость, ибо король обещал исполнить любую его просьбу после того, как будет закончена статуя Юпитера. К тому же известно, что Франциск I никогда не нарушает данного слова.

— Милосердный Боже! — воскликнула Коломба, поднимая к небесам свои прелестные глаза и белоснежные руки. — Теперь Ты единственная наша защита! Все друзья изменили нам, и вместо тихой пристани перед нами открывается бурное море. Но вполне ли вы уверены, Асканио, что мы совершенно одиноки?