Асканио

Глава 17, в которой говорится о том, что истинный друг способен даже на такое самопожертвование, как женитьба

Оставшись один, Жак Обри погрузился в глубокое раздумье, чему, надо сказать, немало способствовала его беседа с судьей. Поспешим, однако, добавить, что если бы мы могли читать его мысли, то убедились бы, что главное место в них занимали Асканио и Коломба, судьба которых зависела от находящегося в руках Жака письма; он беспокоился о них гораздо больше, чем о собственной персоне, зная, что впереди у него есть время, чтобы заняться своей участью.

Он размышлял уже около получаса, как вдруг дверь снова открылась, и на пороге появился тюремщик.

– Это вы звали священника? – спросил он ворчливо.

– Да, да, – ответил Жак.

– Черт меня побери, если я понимаю, на что им всем сдался этот проклятый монах! – пробормотал тюремщик. – Только ни минуты не дают они мне покоя, бедняге. – И, отойдя в сторону, чтобы пропустить священника, добавил: – Входите, отец мой, да не задерживайтесь здесь.

Продолжая ворчать, он запер дверь, и священник остался наедине с узником.

– Вы звали меня, сын мой? – спросил священник.

– Да, отец мой, звал, – отвечал школяр.

– Вы желаете исповедаться?

– Не совсем так… Мне просто хотелось побеседовать с вами о делах совести.

– Говорите, сын мой, – ответил священник, садясь на скамью. – И если по своему слабому разумению я сумею наставить вас…

– Вы угадали, мне именно совет нужен, отец мой.

– Говорите же.

– Я великий грешник, отец мой, – сказал Жак.

– Увы, сын мой! Блажен тот, кто хотя бы осознал всю мерзость свою.

– Я не только сам великий грешник, отец мой, но и совращал с пути истинного других людей.

– А можете ли вы искупить свою вину перед ними?

– Надеюсь, что смогу, отец мой. Надеюсь. Я увлек за собой в пучину порока молодую, невинную девушку.

– Вы обманули ее?

– Обманул. Да, да, именно так, отец мой, обманул!

– И вам хотелось бы исправить причиненное ей зло?

– По крайней мере, попытаться, отец мой.

– Для этого существует лишь один путь.

– Знаю, отец мой, потому-то я и не решался так долго; если бы их было два, я бы, уж конечно, избрал второй.

– Значит, вы хотите жениться на ней?

– Не торопитесь, отец мой. Не стану лгать: я не хочу этого, а просто покоряюсь необходимости.

– Лучше, если бы вами руководило более чистое, более святое чувство.

– Что поделать, отец мой! Одни люди словно созданы для супружеской жизни, а другие, наоборот, – для холостой. Безбрачие – мое призвание, и, клянусь, чистая случайность заставляет меня…

– Хорошо, хорошо, сын мой. Если вы желаете вернуться на стезю добродетели, то чем скорее вы это сделаете, тем лучше.

– Ну, а скоро можно это устроить? – спросил Обри.

– Как вам сказать! – воскликнул священник. – Поскольку это бракосочетание in extremis,[123] можно рассчитывать на кое-какие льготы; и я думаю, что даже послезавтра…

– Послезавтра так послезавтра, – вздохнул Жак.

– А как девица? – спросил священник.

– Что девица?

– Согласится ли она?

– На что?

– Выйти за вас замуж.

– Черт возьми, согласится ли она! Да с восторгом! Ей ведь не каждый день приходится получать такие предложения.

– Значит, нет никаких препятствий?

– Никаких.

– А ваши родители?

– У меня их нет.

– А ее?

– Неизвестны.

– Как ее зовут?

– Жервеза-Пьеретта Попино.

– Желаете вы, чтобы я лично сообщил ей об этом?

– Если вы примете на себя этот труд, отец мой, я буду вам от души благодарен.

– Она сегодня же будет поставлена в известность.

– А скажите, отец мой, не могли бы вы передать ей письмо?

– Нет, сын мой. Мы, тюремные священники, даем клятву ничего не передавать от заключенных, пока они живы. После их смерти – пожалуйста, все, что угодно.

– Спасибо, но тогда это будет уже бесполезно… Довольствуемся женитьбой, – прошептал Обри.

– Вы ничего больше не хотите сказать мне?

– Ничего… Да, вот еще что: если встретятся какие-нибудь трудности, можно будет сослаться в подтверждение моей просьбы на жалобу самой Жервезы-Пьеретты Попино, которая находится у господина судьи.

– Согласны ли вы, чтобы я все уладил в два дня? – спросил священник, которому казалось, что Жак относится к предстоящему бракосочетанию весьма прохладно и действует под влиянием необходимости.

– В два дня…

– Таким образом, вы скорее вернете девице отнятое у нее доброе имя.

– Пусть будет так, – глубоко вздохнул Жак.

– Вот и отлично, сын мой! – обрадовался священник. – Чем тяжелее жертва, тем угодней она богу.

– Клянусь честью, в таком случае бог должен быть мне весьма признателен! Идите же, отец мой, идите! – воскликнул школяр.

Действительно, Жак принял это решение не без огромной внутренней борьбы. Как он уже объяснял Жервезе, у него было врожденное отвращение к браку, и только любовь к Асканио, только мысль, что он виновник несчастий своего друга, заставила его решиться на эту жертву, достойную, по его мнению, подвигов героев древности.

Какая же существует связь, спросит читатель, между женитьбой Жака на Жервезе и счастьем Асканио и Коломбы? Каким образом брак Обри может спасти его друга?