Асканио

Теперь он боялся, как бы двор не вернулся раньше, чем все будет готово. Но пробило пять, вечерело, а коронованных особ еще не было видно. Госпожа д'Этамп, где бы она ни находилась, вероятно, в эту минуту торжествовала победу.

Как только цоколь был готов, Бенвенуто установил на нем статую. В левой руке Юпитер держал земной шар, а в правой, чуть приподнятой над головой, молнию, словно готовясь поразить ею смертных. В этой же руке статуи ваятель незаметным образом пристроил свечу.

Едва он закончил свои приготовления, как послышались звуки фанфар, возвещавших прибытие короля и императора. Тогда Бенвенуто зажег свечу, велел Жану-Малышу встать позади статуи, где его совсем не было видно, и с сильно бьющимся сердцем стал ждать короля.

Десять минут спустя двери галереи широко распахнулись, и на пороге появился Франциск I под руку с Карлом V. За ними следовали: дофин, дофина, король Наваррский – словом, весь двор. Позади всех шли прево с дочерью и граф д'Орбек. Коломба была грустна и очень бледна. Но, увидев Челлини, она подняла головку, и лицо ее озарилось ясной, доверчивой улыбкой.

Челлини ответил ей взглядом, говорившим: «Не тревожьтесь; что бы ни случилось, я с вами».

Едва открылись двери, как по знаку Бенвенуто Жан-Малыш слегка подтолкнул цоколь, и статуя, как живая, поплыла навстречу королю, оставив позади себя произведения древности.

Тотчас же на нее устремились все взоры. Падающий сверху мягкий свет свечи оказался гораздо приятней, чем резкое дневное освещение.

Госпожа д'Этамп прикусила от злости губу.

– Не находите ли вы, сир, что лесть несколько грубовата? – спросила герцогиня. – Ведь это король должен был бы идти навстречу небожителю.

Франциск I усмехнулся; но было заметно, что лесть не так уж ему неприятна; по своему обыкновению, он забыл о творце ради творения и, подойдя к Юпитеру, долго и безмолвно созерцал его. Карл V, бывший в душе скорее политиком, нежели художником, хотя в минуту хорошего расположения духа он и поднял кисть, оброненную Тицианом. – Карл V, повторяем, терпеливо ждал вместе с придворными, которым не полагается иметь собственного мнения, что скажет король.

Несколько минут царило напряженное молчание, во время которого Бенвенуто Челлини и госпожа д'Этамп обменялись полными глубокой ненависти взглядами.

И вдруг король воскликнул:

– Это прекрасно! Действительно прекрасно! Признаюсь, статуя превзошла мои ожидания.

И только тогда все принялись хвалить статую и поздравлять ваятеля, а громче всех император Карл.

– Если бы художников можно было завоевывать, как города, – сказал он Франциску, – я немедля объявил бы вам войну, брат мой, чтобы отбить этого мастера.

– Но статуя Юпитера, – произнесла разгневанная госпожа д'Этамп, – совсем заслонила от нас прекрасные творения древности, которые остались позади! А, думается мне, они не менее достойны внимания, чем все эти современные изделия.

Тогда король подошел к античным скульптурам, освещенным факелами снизу вверх, от чего их торсы оставались во мраке и статуи производили не такое сильное впечатление, как Юпитер.

– Фидий, бесспорно, божествен, – сказал король, – но ведь в эпоху Франциска Первого и Карла Пятого тоже может быть свой Фидий, как и во времена Перикла.

– Но надо непременно прийти сюда днем, – с горечью проговорила герцогиня. – Первое впечатление обманчиво, а световой эффект еще не искусство. И потом, к чему это покрывало? Признайтесь, маэстро Челлини, уж не скрывает ли оно какого-нибудь изъяна статуи?

Речь шла о легкой ткани, которой Челлини задрапировал Юпитера, чтобы придать ему еще больше величия.

При этих словах герцогини Бенвенуто, казавшийся таким же безмолвным, недвижимым и холодным, как его статуя, презрительно усмехнулся и, гневно сверкнув глазами, сорвал покрывало с дерзновенной смелостью художника языческих времен.

Он думал, что герцогиня придет в ярость.

Но вместо этого госпожа д'Этамп, невероятным усилием воли подавив гнев, улыбнулась страшной, хотя и любезной улыбкой и милостиво протянула художнику руку; он опешил от такой внезапной перемены.

– Сознаюсь, я была неправа! – произнесла она громко тоном избалованного ребенка. – Вы, Челлини, великий скульптор! Простите мои придирки, и будем друзьями! Хотите? Вашу руку! – И скороговоркой тихо добавила: – Но смотрите, Челлини, не вздумайте просить у короля разрешения на брак Асканио и Коломбы, иначе и вы и они погибли!

– А если я попрошу что-нибудь другое, вы мне поможете? – также шепотом спросил Бенвенуто.

– Да, – живо ответила герцогиня. – И клянусь, что бы это ни было, король исполнит вашу просьбу!

– А мне незачем просить соизволения короля на брак Асканио и Коломбы, – заметил Бенвенуто. – Вы сами попросите об этом, сударыня.

Герцогиня пренебрежительно усмехнулась.

– О чем вы там шепчетесь? – спросил Франциск I.

– Герцогиня была так добра, что вспомнила об обещании, данном вами, сир, на тот случай, если я вам угожу своим Юпитером.

– Мы тоже были свидетелями, ваше величество, я и канцлер Пуайе, – сказал, подходя, коннетабль. – Вы даже поручили мне и моему коллеге…