Асканио

— Он то и дело твердит мне о своих чувствах.

— Ну, а ты?

— Я делаю, как вы мне велели: отвечаю, что надо, мол, подождать, все еще может уладиться.

— Вот и отлично!

— Как — отлично? Да разве вы не понимаете, что он принимает мои слова всерьез и это невольно связывает меня с ним! Вот уже две недели, как вы приказали мне вести себя таким образом, не правда, ли?

— Да… как будто… не помню точно.

— Зато я прекрасно помню! Первые пять дней я мягко уговаривала Паголо разлюбить меня; следующие пять дней я молча слушала его. Однако по сути это был уже ответ, и довольно ясный; но вы мне так приказали, и я повиновалась; и, наконец, в течение последних пяти дней я вынуждена была говорить ему о своих обязанностях по отношению к вам; вчера, сударь, я попросила его быть снисходительным к моей слабости, а он тут же попросил меня стать его женой.

— Ах, так? Ну, это меняет дело!

— Наконец-то! — вырвалось у Скоццоне.

— Да. А теперь, милочка, слушай меня внимательно. В течение трех первых дней после моего отъезда ты дашь понять Паголо, что любишь его, а в последующие три дня признаешься ему в любви.

— Что?! И это говорите мне вы, Бенвенуто! — воскликнула Скоццоне, уязвленная слишком большим доверием своего повелителя.

— Успокойся, Скоццоне. Тебе не в чем будет упрекнуть себя — ведь я сам позволяю тебе все это.

— Разумеется, не в чем, — сказала Скоццоне. — Я понимаю. И все же, обиженная вашим равнодушием, я могу ответить на любовь Паголо, могу, наконец, полюбить его по-настоящему.

— Это за шесть-то дней! И у тебя не хватит выдержки устоять перед соблазном каких-нибудь шесть дней?

— Ну ладно, шесть дней обещаю, только смотрите не задержитесь на седьмой!

— Будь покойна, детка, я вернусь вовремя. Прощай, Скоццоне!

— Прощайте, учитель, — ответила Катерина, сердясь, улыбаясь и плача одновременно.

В эту минуту появились прево и граф д'Орбек.

После ухода Челлини они без всякого стеснения рьяно принялись за поиски: обшарили все чердаки, погреба, простукали все стены, перевернули все вверх дном и повсюду расставили своих слуг, неумолимых, как кредиторы, нетерпеливых, как охотники. Оба друга сотни раз возвращались на одно и то же место, сотни раз обследовали одно и то же помещение — и все это с неистовым усердием судебных приставов, явившихся арестовать преступника. И вот теперь, закончив обыск, но так ничего и не обнаружив, они вышли во двор замка, красные от возбуждения.

— Что ж, господа, — сказал, увидя их, Челлини, садившийся на коня, — так ничего и не нашли? Жаль! Очень жаль! Я понимаю, насколько это тяжело, — ведь у вас обоих такая нежная, чувствительная душа. Однако, несмотря на все свое сочувствие и желание вам помочь, я вынужден ехать. Разрешите проститься с вами, господа. И, если вам понадобится в мое отсутствие еще раз осмотреть замок, будьте здесь как дома, не стесняйтесь. Я распорядился, чтобы двери его были всегда открыты для вас. Поверьте, единственное, что меня утешает в вашей неудаче, — это надежда услышать по возвращении, что вы, господин прево, нашли свою милую дочь, а вы, господин д'Орбек, свою очаровательную невесту. Прощайте, господа. — Затем, обернувшись к собравшимся на крыльце подмастерьям — там были все, кроме Асканио, который, по-видимому, не хотел встречаться со своим соперником, Бенвенуто добавил: — До свидания, дети мои! Если господин прево пожелает осмотреть замок в третий раз, не забудьте принять его, как бывшего хозяина этого дома.

Сказав это, он дал коню шпоры и выехал за ворота.

— Ну, теперь-то, милейший, вы убедились, какие мы с вами олухи? — спросил, обращаясь к прево, граф д'Орбек. — Если человек похитил девицу, он не поедет с королевским двором в Роморантен!

Глава шестая Карл V в Фонтенбло

Не без серьезных колебаний и мучительных сомнений вступил Карл V на территорию Франции. Казалось, здесь и земля и воздух враждебны ему. И неудивительно: ведь, взяв в плен французского короля, он недостойно обращался с ним в Мадриде и, кроме того, как говорит молва, отравил дофина. Вся Европа ожидала, что Франциск I обрушит страшную месть на своего противника, благо тот готов добровольно отдаться ему в руки. Однако Карл, этот великий игрок, дерзко ставящий на карту целые империи, не пожелал отступать и, заранее подготовив почву, отважно перебрался через Пиренеи.

Правда, при дворе Франциска I у него были верные союзники: император считал, что вполне может положиться на честолюбие госпожи д'Этамп, на самомнение коннетабля де Монморанси и на рыцарские чувства короля.