Асканио

— Неужели я это говорил? Странно, но что-то не припомню.

— И что, если я вас полюблю, вы женитесь на мне.

— Нет, Жервеза, вот уж этого я никогда не говорил!

— Говорили, сударь!

— Нет, нет и нет! Потому что, видишь ли, Жервеза, мой отец заставил меня поклясться, как некогда Гамилькар Ганнибала.120

— В чем?

— В том, что я умру холостым.

— О, я несчастная! — разражаясь слезами, воскликнула Жервеза, которая, подобно всем женщинам, всегда могла заплакать в нужный момент. — Вот каковы мужчины — клянутся, обещают и тут же забудут все свои клятвы! Вот и я возьму и поклянусь, что никогда больше не попадусь на такую удочку!

— И правильно сделаешь, Жервеза, — наставительно сказал Жак Обри.

— Подумать только! — продолжала девушка. — Для воров, разбойников, мошенников законы существуют, а вот для таких негодяев, которые обманывают бедных девушек, никакого наказания не придумано!

— И для них есть наказание, Жервеза.

— Неужели?

— А как же! Ведь несчастного Асканио посадили в Шатле за то, что он обманул Коломбу.

— И хорошо сделали, — отвечала Жервеза. — Мне очень хотелось бы, чтобы и вы оказались там же.

— Боже мой! Жервеза, да ведь того же самого хочу и я! — воскликнул школяр. — И, как я уже говорил, рассчитываю в этом деле на твою помощь.

— На мою помощь?

— Да.

— Смейтесь, смейтесь, неблагодарный!

— Жервеза, я говорю совершенно серьезно. Если бы только ты согласилась…

— Согласилась?.. На что?

— Да, если бы ты согласилась пожаловаться на меня в суд.

— За что?

— За то, что я тебя обманул. Но ты побоишься…

— Я? — воскликнула Жервеза, обидевшись. — Побоюсь сказать правду?

— Но ведь придется дать клятву.

— Что ж тут такого?

— И ты поклянешься, что я тебя обманул?

— Да, да, да! Тысячу раз да!

— Ну, тогда все в порядке! — сразу повеселел Жак Обри. — А я-то боялся, что ты не согласишься. Ведь клятва — вещь серьезная.

— Хоть сейчас поклянусь, лишь бы вас поскорей засадить в Шатле, сударь!

— Прекрасно!

— Отправляйтесь к своему Асканио!

— Превосходно!

— Там у вас будет достаточно времени, чтобы вместе с ним покаяться в грехах.

— О большем я и не мечтаю!

— А где мне искать судью?

— Во дворце Правосудия.

— Сейчас же иду туда.

— Идем вместе, Жервеза.

— Да-да, вместе. И, надеюсь, наказание не заставит себя ждать.

— Вот тебе моя рука, Жервеза, обопрись на нее, — сказал Жак Обри.

— Идемте, сударь!

И оба не спеша, так же как обычно ходили гулять по воскресеньям в Пре-о-Клер или на Монмартр, отправились во дворец Правосудия.

Однако по мере приближения к храму Фемиды,121 как высокопарно называл Жак здание парижского суда, Жервеза все больше замедляла шаг; добравшись туда, она еле взошла по лестнице, а у дверей судьи ноги вовсе отказались ей повиноваться, и девушка всей своей тяжестью повисла на руке школяра.

— Ну что, крошка, струсила? — спросил Жак.

— Ничуть, — ответила Жервеза. — Просто робею немного перед судьей.

— А чего перед ним робеть? Такой же человек, как и все.

— Да, но ведь придется ему все рассказывать…

— Ну и расскажешь, велика важность!

— И клятву придется давать.

— Ну и дашь!

— Жак, а ты вполне уверен, что обманул меня?

— Черт возьми, разумеется! Не ты ли сама только что уверяла меня в этом?

— Так-то оно так, но, знаешь, как ни странно, а вся эта история кажется мне сейчас совсем другой, чем дома.

— Идем, идем! Я так и знал, что струсишь.

— Жак, миленький, — взмолилась Жервеза, — пойдем лучше домой!

— Эх, Жервеза, Жервеза, но ты же обещала!

— Жак, дружочек, я больше никогда не буду тебя упрекать! Не буду ни о чем просить. Я полюбила тебя просто потому, что ты мне понравился, вот и все.

— Идем, идем! — тащил ее Жак. — Недаром я боялся, что ты струсишь. Но теперь все равно поздно.

— Почему?

— Ты шла, чтобы пожаловаться на меня, вот и жалуйся.

— Ни за что! Ни за что, Жак! Я хочу домой!

— Э, нет! — ответил Жак, раздраженный как ее упорством, так и причиной отказа. — Нет, и еще раз нет!

И он решительно постучал в дверь.

— Что ты делаешь? — закричала Жервеза.

— Сама видишь: стучу.

— Войдите! — послышался гнусавый голос.

— Я не хочу входить, не хочу! — твердила Жервеза, пытаясь вырваться из рук Жака.

— Входите! — повторил тот же голос, на этот раз более внятно.

— Жак, пусти, не то я закричу! — сказала Жервеза.

— Да входите же! — в третий раз произнес голос, но теперь уже у самой двери, и в тот же миг она распахнулась. — Ну-с, что вам угодно? — спросил высокий, тощий человек, одетый в черное, при одном взгляде на которого Жервеза задрожала, как лист.

— Вот эта девица, — сказал Жак Обри, — пришла к вам с жалобой на меня.

И он втолкнул Жервезу в темную, отвратительную, грязную переднюю. Дверь тут же захлопнулась, словно западня.

Жервеза слабо вскрикнула не то от страха, не то от неожиданности и скорей упала, чем села, на табурет у стены.

А Жак Обри, боясь, как бы девушка не позвала его, не вернула насильно, пустился наутек по коридорам, о существовании которых знали только клерки, писцы да сутяги. Выбежав во двор церкви Сент-Шапель, он уже более спокойным шагом добрался до моста Святого Михаила, по которому Жервеза должна была непременно пройти по дороге домой.

Через полчаса она и в самом деле появилась.