Асканио

— И хорошо сделали, Асканио! Вы не любите меня, знаю, но я рада и тому, что вы не ослеплены ненавистью. Нет, Асканио, я не только не причинила вам зла, но и сама ничего не знала. Во всем виноват прево: это он открыл убежище Коломбы, рассказал обо всем королю и добился, чтобы ему вернули дочь, а вас арестовали.

— Так Коломба у отца? — живо спросил Асканио.

— Нет, она у меня, — ответила герцогиня.

— У вас? — вскричал юноша. — Но почему же?

— Она так хороша, Асканио! — тихо проговорила герцогиня. — Я понимаю, почему вы избрали именно ее и никогда не полюбите другую женщину, даже если она положит к вашим ногам богатейшее из герцогств.

— Я люблю Коломбу, сударыня, а вы ведь знаете, что любовь — это небесный дар; она выше всех земных благ.

— Да, Асканио, вы любите ее больше всего на свете. Я надеялась, что это — простое увлечение, которое может скоро пройти. Но я ошиблась. Да, теперь я прекрасно вижу, — добавила она со вздохом, — что пытаться вас разлучить — значило бы противиться воле божьей.

— Ах, сударыня! — воскликнул Асканио, умоляюще складывая руки. — Господь даровал вам власть… Будьте же великодушны до конца, сударыня, помогите двум бедным детям устроить свою судьбу, и они будут любить и благословлять вас до конца жизни!

— Хорошо! — ответила герцогиня. — Я побеждена, Асканио; я согласна оберегать и защищать вас. Но, увы, теперь, быть может, уже слишком поздно…

— Поздно! Что вы хотите этим сказать, сударыня?! — вскричал Асканио.

— Быть может, в эту самую минуту, Асканио, я стою на краю гибели.

— На краю гибели? Почему?

— Из-за любви к вам, Асканио.

— Из-за любви ко мне! Вы гибнете потому, что полюбили меня?

— Да, гибну, гибну из-за собственной неосторожности, из-за того, что писала вам!

— Я ничего не понимаю, сударыня…

— Неужели вы не понимаете, что, заручившись приказом короля, прево велел произвести обыск во всем Нельском замке? Неужели не понимаете, что тщательнее всего будут обыскивать вашу комнату? Ведь им надо найти доказательства вашей любви к Коломбе.

— Ну и что же? — нетерпеливо спросил Асканио.

— Как — что? — удивилась герцогиня. — Если у вас в комнате найдут письмо, написанное мною в минуту безумия, если узнают мой почерк и отдадут письмо королю, я погибла! Франциск Первый убедится, что я вас люблю, что я готова изменить ему ради вас, и тогда конец моей власти! Понимаете ли вы, что тогда я уже ничем не могу помочь ни вам, ни Коломбе? Понимаете ли вы, наконец, что я стою на краю гибели?

— О сударыня, успокойтесь! Вам ничто не угрожает: ваше письмо здесь, у меня, я никогда с ним не расстаюсь.

Герцогиня глубоко вздохнула, и тревога на ее лице сменилась выражением радости.

— Никогда не расстаетесь? — воскликнула она. — Никогда? Но скажите, Асканио, какому чувству я обязана тем, что это письмо всегда с вами?

— Благоразумию, сударыня, — пробормотал Асканио.

— Только благоразумию! Значит, я снова ошиблась. О боже мой, боже! Пора бы мне было убедиться, понять! Итак, благоразумию! Ну что ж, тем лучше! — добавила она, делая вид, будто превозмогает свое чувство. — Но уж если говорить о благоразумии, то скажите: неужели вы считаете благоразумным хранить письмо при себе, зная, что вас в любой момент могут обыскать? Неужели благоразумно подвергать опасности единственного человека, способного помочь вам и Коломбе?

— Не знаю, сударыня, — проговорил Асканио мягко и с той грустью, которую испытывают чистые душой люди, когда им приходится в ком-либо усомниться, — действительно или только на словах вы хотите спасти меня и Коломбу. Не знаю… быть может, вас привело сюда простое желание получить письмо… Ведь вы сами сказали, что оно может вас погубить. Не знаю, наконец, не превратитесь ли вы, получив это письмо, из друга, за которого себя выдаете, в нашего врага… Но зато я твердо знаю, сударыня, что письмо это ваше, а следовательно, вы вправе его требовать. И раз вы его требуете, я обязан вам отдать его.

Асканио встал, подошел к стулу, на котором висел его камзол, порылся в кармане и вынул письмо; герцогиня тотчас узнала конверт.

— Вот оно, сударыня, это столь желанное для вас письмо, — сказал он. — Мне оно не нужно, а вам могло бы причинить вред. Возьмите его, разорвите, уничтожьте. Я выполнил свой долг; вы же поступайте, как вам угодно.

— Ах, Асканио, у вас благороднейшее сердце! — воскликнула герцогиня с непосредственностью, не чуждой порой даже самым испорченным людям.

— Осторожней, сударыня, кто-то идет! — воскликнул Асканио.

— Вы правы, — сказала герцогиня.

И, так как шаги действительно приближались, она быстро поднесла письмо к светильнику; огонь мгновенно охватил бумагу. И, лишь когда пламя коснулось пальчиков герцогини, она выронила остатки сожженного письма; обуглившийся клочок бумаги полетел, кружась в воздухе, и, едва коснувшись пола, рассыпался в прах; но даже пепел она растоптала ногой. Тут в дверях показался прево.

— Меня предупредили, что вы здесь, сударыня, — проговорил он, с беспокойством посматривая то на госпожу д'Этамп, то на Асканио, — и я решил узнать, не нужно ли вам чего-нибудь: я и мои люди всецело к вашим услугам.