– Вот что! – продолжал Якун. – Этот Всеслав обидел товарища моего, Икмора, и если б он не был под опалою великого князя, так не только Икмор, но и я стал бы с ним биться не на живот, а на смерть; но чтоб я, природный варяг, я – Якун, сын Лидульфостов, помешал тебе спасти от позорной казни этого молодца… Нет, черт возьми! Клянусь Геллою, этого не будет! Он обидел моего друга, и если мне удастся отомстить ему, то смерть его неизбежна; но он все-таки удалой детина, храбрый витязь и виноват только в одном, что, умертвив Звенислава, не свернул шею самому Вышате… Ступай, я не держу тебя!
Тороп приударил плетью свою лошадь и помчался вскачь к дубовой роще.
– Постой, постой! – кричал, догоняя его, старый охотник. – Ну, что ты, выпуча глаза-то скачешь? Иль ты хочешь совсем сморить коня? Ведь он и так с самого утра все под седлом: не успел и травки пощипать. Да тише ты!.. Чтоб тебе шею сломить, леший проклятый!
Доскакав до дубовой рощи, Тороп осадил свою лошадь и поехал рысью.
– Ступай шагом, – продолжал охотник. – Видишь, здесь в лесу какая темнеть: наедешь на пенек, так и в самом деле шею сломишь. Я прошлым летом и днем так грохнулся оземь, что после пяти зубов не досчитался; ну, да то дело другое: надо было потешить государя великого князя, перенять лису от опушки; а теперь из-за чего я стану себе ребра-то ломать?
– Что ж делать, товарищ, – сказал Тороп посдерживая своего коня, – дело-то спешное, за которым я послан.
– Да зачем тебя послали на Почайну? Уж не обошли ли там медведя?
– То-то и есть, что обошли; завтра чем свет пошлют отыскивать его берлогу.
– Вот что! А ты, видно, послан, чтоб согнать побольше народу?
– Ну да.
– А зачем меня послали с тобою?
– Ты знаешь зачем: проводить до Олеговой могилы. Оттуда я дорогу хорошо знаю; а здесь-то я редко бывал. Да мне же надобно будет и коня тебе отдать.
– Как так?
– А как же? Да разве можно верхом обойти медвежью берлогу? В ином месте и пешком-то насилу продерешься.
Охотник замолчал, а Тороп, продолжая ехать небольшою рысью, принялся, по своему обыкновению, насвистывать и мурлыкать вполголоса песенки. Более получаса ехали они, не говоря ни слова.
– Ну вот и Олегова могила, – сказал наконец охотник, указывая на высокий курган, который чернелся вдали на скате горы Щековицы. – А вот прямо
– Нет, здесь все пойдут знакомые места, не заплутаюсь, – отвечал Тороп, слезая с коня. – Прощай, Зудила! Скажи господину Стемиду, что я свое дело сделаю и постараюсь поставить милого дружка туда, куда он приказывал. Да кстати, возьми уж с собою этот проклятый зипун: вишь, какой он долгополый: пешком-то в нем не далеко уйдешь. Ночь теплая, и в одной рубахе не озябну.
Тороп скинул с себя охотничье платье, отдал его Зудиле, оставшись в одной подпоясанной ремнем рубашке и меховой шапке княжеского ловчего, отправился по дороге, ведущей к урочищу
Не раз уже случалось Торопу плутать в этом лесу, коего большая часть была заповедана еще со времен великого князя Святослава. Он не знал, на что ему решиться: дожидаться ли, пока забрезжит слабый свет, или пуститься наудачу по дороге, которая при каждом перепутье дробилась на бесчисленное множество тропинок и следов, наделанных охотниками, пчеловодами и жителями окрестных мест, которые приезжали в этот лес подбирать валежник. Сверх того, хотя Тороп не мог назваться трусом, но он боялся леших, русалок и знал так много рассказов о хитрых кикиморах и злом Буке, что невольный трепет пробежал по его жилам, когда при входе в этот дремучий лес его обдало холодом и густой мрак – этот вещий мрак лесов, как будто бы опускаясь с древесных ветвей, обхватил со всех сторон и одел его таинственным своим покровом.
«Но если я буду дожидаться утра, – подумал Тороп, – если Вышата, узнав о моем побеге, успел предупредить меня… Нет… так и быть – пойду наудачу!.. Была не была, авось не заплутаюсь».