Аскольдова могила

Острый меч сверкал уже в руке Владимира; он сделал шаг вперед, и вдруг, как будто бы повинуясь какой-то чуждой воле, остановился; его грозные очи сверкали еще диким, неукротимым огнем, но на лице изобразились смущение и нерешимость. Мало-помалу рука его опустилась; он вложил медленно свой меч в ножны и, садясь опять на прежнее место, сказал мрачным, но тихим голосом:

– Живи – я прощаю тебя!

Несколько минут продолжалось общее молчание.

– Ну, любезный, – шепнул наконец боярин Ставр витязю Рохдаю, – видал я нравных людей, слыхал дерзкие речи этих заморских буянов, а уж этакого безумного нахала и гордеца, как этот Фенкал, сродясь не видывал.

– Так, боярин, так! – отвечал Рохдай, посматривая с почтением на скальда. – А нечего сказать, этот Фенкал молодец. Уж коли он не сробел нашего государя, так кого же он испугается?

– И великий князь его помиловал! Ну, счастлив этот поморянин!

– Что, брат Вышата, – сказал вполголоса Светорад, – каков молодец? Ах он пострел, пострел! И голова еще у него на плечах?

– Вижу, да не верю, любезный, – пробормотал, заикаясь, Вышата, – разве даст пощупать! Экий разбойник, подумаешь! Его ли государь не жаловал; он ли не был в почете? То-то и есть: как волка ни корми, а он все в лес глядит! Добро, добро – узнает, каково быть под княжескою опалою! Грубиян!.. Да я теперь с ним и знаться-то не хочу!

– Ну, что призадумались, мои гости милые? – сказал Владимир, стараясь улыбаться. – Неужли-то упрямство и дерзость одного из рабов моих помешают нам веселиться? Послушай, слуга мой верный, баян, сын баянов, честь и слава Великого Киева, Соловей Будимирович, пусти своих десять соколов на стадо лебединое, пусть хитрые персты твои пробегут и заскачут по живым струнам; пусть отгрянет в них и загрохочет слава земли Русской… Иль нет, спой нам лучше песню об удалом сыне Гостомыслове, Вадиме Новгородском.

Соловей Будимирович встал, поклонился Владимиру и сказал:

– Государь великий князь, ты приказывал спеть себе веселую песню, а то, что поется о Вадиме Новогородском…

– Все равно! – прервал Владмир. – Пой, Соловей Будимирович!

Поклонился певец еще раз своему государю, кинул гордый взгляд на Фенкала и запел: