Аскольдова невеста

Выбранный день был уже близок. Волхвы из Велесова святилища привели пару волов, запряженных рало, — на этой самой упряжке старший волхв проводил первую борозду по весне, которую потом кропили кровью жертвенного козла, чтобы привлечь плодородие ко всем нивам племени смолян. Сейчас ему предстояло вспахать тот участок поля, который предназначался для поединка князей и на котором жертвенная кровь должна была пролиться из их ран. Народ в благоговейном, тревожном молчании толпясь вокруг поля, наблюдал, как старший волхв Веледар налегает на рало, а двое его помощников погоняют волов, распевая при этом славу Подземному Хозяину. Все знали, что сегодня из двух князей один уйдет в Закрадный мир, а другой унаследует его земные владения. Здесь были старейшины и ратники, прибывшие из смолянских и кривичских земель, голядь в своих отделанных бронзовыми свитенями шапках, торговцы и кузнецы из Свинеческа, женщины, волоковщики из Катыни и с верховьев Сожа, дружины проезжающих торговцев: словен и варягов. И при виде этой толпы, собравшейся на перекрестке земных дорог, невольно думалось, что здесь решается судьба не клочка земли в верхнем течении Днепра, а всех тех стран, куда открывается путь с Вечевого Поля.

Сами Громолюд и Станила появились только потом, когда пришла пора приносить жертвы Перуну. Жрецом Перуна был сам Громолюд, а со стороны кривичей жертву приносил воевода Жданец.

Перуне боже злат, средь твоих палат
Шесть огней горят, шесть орлов сидят,
Шесть орлов сидят да на земь глядят,
Живу берегут, Мару стерегут…[26]

—

возглашал Громолюд, призывая Отца Громов защитить его от злой ворожбы, и смоляне громко отвечали:

— Слава! Слава!

До Дивляны, сидевшей в своем шатре в самом дальнем углу за опущенным пологом, долетали эти крики, и только по ним она могла знать, что происходит. От обиды и досады она сжимала кулаки, кусала губы и чуть не плакала. На следующий день после своего приезда Велем «порадовал» ее сообщением, что на принесение треб и поединок она не пойдет!

— Нечего тебе туда ходить, чай не игрища, — сказал он, а на лице стоявшего рядом Белотура отражалось полное согласие и поддержка. — Зря я, что ли, девку покупал, шестьдесят кун отдал! Она вместо тебя пойдет. Под паволокой не видно, вот и проверим, не догадается ли кто.

— Как это — не пойду? — опешила Дивляна.

— В шатре останешься! А пойдет она! — Велем кивнул на Красу, которая пристроилась тут же в углу на овчине и внимательно за ними наблюдала. — Оденем, как тебя, паволокой накроем — и вперед. А ты сиди и носа не высовывай.

Напрасно Дивляна спорила и возмущалась. Велем и Белотур полностью сходились в том, что ей следует поберечь себя в такой важный и опасный день, а когда они были между собой согласны, у нее не оставалось надежды их переспорить. В чем бы другом — еще ладно, но когда речь шла о безопасности Огнедевы, оба они превращались в неприступные скалы.

— Так вот зачем… — пробормотала Краса. — Вот отчего ты говорил… что я на твою сестру похожа. И чтобы я за нее…

За несколько дней Краса совсем ожила. Синяк сошел, лицо уже несколько округлилось: Велем приказал кормить ее день и ночь, чтобы побыстрее стала на человека похожа, а не на лихоимку-весенницу. Долговица тщательно расчесала ей волосы, вымыла их отваром травок, и коса заблестела, как начищенная медь. Но даже сильнее, чем еда и покой, на нее действовало сознание, что она находится почти среди своих. С Кунотой, Разумеется, они были знакомы всю жизнь, поскольку выросли в одном маленьком городке, где все знали друг друга. И хотя она по-прежнему оставалась робой, принадлежащей теперь уже Велему, обращались с ней совсем иначе. Оставшись после разорения Вал-города сиротой, не имея позади почти ничего, к чему хотелось бы вернуться, она уже прикипела душой к Велему и его окружению и готова была ехать с ними хоть в Киев, хоть куда.

За прошедшие дни она все больше дивилась, для чего Велем ее купил: спать с ней он не собирался и другим запретил к ней близко подходить, работой ее тоже не нагружали, вообще не выпускали из шатра, только в темноте до нужной ямы, а для услуг Велемова сестра уже имела трех челядинок. Но не из доброты же чужой человек истратил на нее шестьдесят кун!

— Да, мне надо, чтобы ты на люди иногда выходила за нее, — подтвердил Велем. — Но зато и я буду беречь тебя, как сестру. Если обойдется все, замуж тебя выдам в Киеве как вольную и приданое дам. А если пропадем, то сперва я, потом ты, а уж потом она. — Он показал глазами на Дивляну. — Она тут важнее всех: и тебя, и меня, и даже его. — Он перевел взгляд на Белотура. — Она — богиня, Огнедева. Считай, что она тебя с Добшиного займища освободила, а не я. И нужно только, чтобы ты вместо нее под паволокой постояла. Разве так уж велик труд?