Аскольдова невеста

Как ни странно, мужики закивали и один произнес нечто столь же непонятное, показывая на крайнюю избу. Они с Одоленем обменялись еще несколькими словами, сопровождая их знаками на пальцах, а потом волхв перевел на человеческий язык: хозяева готовы за веверицу пустить в избу пять женщин, а сами пойдут ночевать в баню.

— Что же это за язык? — спрашивала у волхва изумленная Дивляна. — Вроде бы и не наш, а что-то понятно… Они так говорят?

— Говорят кто по-голядски, кто по-словенски, а на торгах и в святилище вот так и объясняются — кто какие слова знает, а больше на пальцах. — Одолень засмеялся. — Здесь рядом Числомерь-гора, старинное святилище голядское, но с тех пор как тут словены поселились, тоже в нем богам служат, о том у них с голядью с самого раннего времени докончание положено. Так и приспособились.

Топить баню было поздно, но хозяйка подогрела воды и дала им хоть как-то обтереться. Дивляне очень хотелось попроситься в баню завтра, но она не была уверена, что Белотур разрешит задержаться. Тем не менее она была рада возможности хоть одну ночь поспать под крышей, на лавке, а не на земле, и не просыпаться утром с ощущением, что кончик носа совершенно заледенел и сейчас отвалится. Теперь ей уже казалось, что они едут все три года, но конца пути по-прежнему не было видно. Она до смерти устала спать во всей одежде под тремя шкурами, ползать на четвереньках по полу шатра, где если и встанешь, то больше двух шагов не сделаешь, надоело сидеть на земле и на бревнах, греться у костра, да и то когда стемнеет. Ни дома, ни утвари, ни печки — ничего под руками! А она еще должна была сидеть, будто наказанная, в шатре под пологом, чтобы кто-нибудь из чужих, сохрани чур, не увидел ее лица! И ведь уже близки были утренние заморозки, и дальнейшая жизнь под открытым небом ничего хорошего не сулила. Белотур виновато разводил руками: они сейчас должны были приехать в Киев, но кто же знал, что Станиле и Громолюду вздумается воевать, а потом еще одного из них придется провожать на Тот Свет!

— К зазимью хоть до Киева доедем? — спросила Дивляна, к вечеру почти поверившая, что все нехорошее позади.

— Боги дадут, доедем, — подбодрил ее Белотур. — У князя Заберислава нам долго засиживаться нечего.

— А он не будет гневаться, что мы его сына с собой не привезли?

— Я ему не кормилец. — Белотур и сам был недоволен, что не удалось уговорить Радима ехать с ними. — И ему не двенадцать лет, меч не вчера получил, должен о себе своей головой думать.

— Как по-твоему, отдаст ему Станила Ольгицу?

— Я на месте Станилы не отдал бы. Ведь кто ее муж — тот наследник Громолюда.

— Но сам Станила теперь его наследник!

— Да, это помнят те, кто на погребении был. А помри Станила — и дети Ольгицы Громолюдовны будут оспаривать права его детей на смолянскую землю. И самое для него лучшее — это чтобы эти дети в его доме и родились. Я бы на его месте сам ее за себя взял. Но Радим, похоже, не понял, что его за нос водят. А дожидаться, пока поймет, мне недосуг!

— Бедная она, бедная! — Сердце Дивляны переполнялось жалостью к подруге. — Что за Суденица ей напряла такую судьбу на кривое веретено! Сперва похитили ее, мало что не как роба в чужом племени два года жила, потом чуть на краду не легла, а только на волю вырвалась — отца потеряла, и теперь еще этот дивий мужик на нее зарится!

— Может, обойдется, не захочет Станила с радимичами ссориться.

— Да и Радим твой — тоже не подарок… — буркнула Дивляна.

Она думала о княжиче Радиме, пока засыпала. И утром, услышав его голос, решила, что это продолжение сна. Проснувшись, она не сразу встала, а некоторое время потягивалась, радуясь, что лежит не на земле и что в избе не холодно, не то что в шатре, где одно спасение по утрам — бежать скорее греться на солнышке или к костру. Солнце-то на осень повернуло, еще светит, но уже не греет.

Но вот она поднялась, оделась и хотела выйти, довольная, что наконец-то может показаться на воздухе без опостылевшей паволоки. Некому здесь на нее смотреть, разве хозяевам, но и те ушли с утра топить овин — пора снопы сушить. Она вышла в сенцы, потянула наружную дверь… и услышала голос Радима. Или ей померещилось? Нет, с ним разговаривал Белотур; слов Дивляна издалека не могла разобрать, но слышала, что оба собеседника раздосадованы и горячо спорят. Где это они? Видно, возле Белотурова шатра — дружинный стан начинался совсем рядом с крайней избой, где Дивляне дали приют. Она перешла к окошку и выглянула на другую сторону. И охнула, от испуга прикрыв рот ладонью. На берегу выстроились друг против друга две дружины с щитами и оружием наготове. Ей бросилась в глаза фигура воеводы в кольчуге и шлеме — она сразу узнала Белотура. И не кто иной, как Радим, стоял напротив него, выглядывая из-за щита…