Аскольдова тризна

За эти дни много чего передумал. Беспокоила мысль: кому он такой нужен?.. Был бы жив жрец Родослав, он бы ходил за больным; кузнец пока старается, но у него работа, новая семья... Скоро Клуд ему надоест... А для того, чтобы кормить себя, нужно ходить на ловы, на рыбалку, возможно, и бортничать. Ладно, в воду он ещё может закинуть снасти, а пойти в лес за дичью и подстрелить её — силы нужны, не говоря уж о том, чтобы лазить по деревьям.

«Видно, моя задумка уехать из византийского селения оказалась неверной. Там всё-таки был свой дом, служанка. Навещали бы и жена Дубыни Дамиана, и её дочь. Но нет, нет, протестует душа. Только здесь, на родине, я узрел воочию души родных. С наступлением темноты снова увижу троицу, а там, подалее, души отца, матушки, чуть левее — жреца Родослава... В небе Византии этих звёзд не замечал, а сейчас они мигают мне красно-синими лучиками. Ничего. Поправлюсь. Скоро и дом готов будет. Уже стропила ладят. Сказал мастерам, чтобы построили мне дом на манер византийского. С высокой острой крышей».

Поправился, но не настолько, чтобы как прежде помогать плотникам. Теперь сидел на пенёчке и смотрел на их работу. Хорошо, что ещё монеты имеются. А вот как они звенеть перестанут?!

А мысль о том, что Настя с сыновьями ждёт его, запала в голову и из неё не выходит. Вдруг вспомнил рассказ одного киевского купца, с которым повстречался, пока ждал корабль на Херсонес. Тот поведал о кончине Сфандры, старшей жены князя Аскольда.

«Как это она сожгла себя?.. Значит, таким образом принесла себя в жертву богу огня и солнца! Словене ильменские, к примеру, топятся, когда хотят ублажить своих богов. А Сфандра избрала другой путь, подражая гибели своего бывшего мужа. Страшно ли гореть?.. Можно ли терпеть сии огненные муки?.. Если выдержала женщина, могу ли выстоять я, мужчина?.. Говорят, что страшно войти в огонь, а когда вошёл в него, то как бы и забыл о нём!.. Так ли это?.. А может, и мне сие испытать и, будучи в живых, очиститься и помочь душе освободиться из телесных оков?! Я больной, старый, никому не нужный человек, и сгореть в огне — для меня лучший исход, разрешение всех вопросов, связанных с моим дальнейшим существованием... Да, да, именно существованием, а не полнокровной жизнью... А зачем оно мне? Зачем?! Вот как будет готов дом, тогда запалю я его вновь. Как тогда, в первый раз, когда покидали селение с Дубыней, устроив светоносный праздник жрецу Родославу... Выгнал домового, бросил на крышу голову петуха; сейчас даже проще будет: дедушка[111] ещё не вселился, а вместо петушиной головы принесу в жертву свою...»

После подобных раздумий приходил на ум вопрос: «Истинно ли то, что я собираюсь сделать?..» И нашёл на него ответ снова во сне, когда уже не Настя, а сам верховный жрец бога Световида поманил его к себе...

   — Всё, решено! — сказал себе Клуд.

Когда настелили пол и возвели потолок, Доброслав прокрался в кузницу, набрал две бадейки горючей смеси, перед рассветом облил сруб, влез наверх, привязал себя к стропилам, высек искры кремнём, зажёг факел и бросил его вниз. Пламя клубком взметнулось к потолку и начало лизать брёвна.

Стреноженный конь, испугавшись огня, оборвал путы, с громким ржанием метнулся в сторону и, как ошпаренный, галопом помчался вдоль селения. Не почувствовал ли он, что в этом огне горит его хозяин?.. Ибо, проскакав селение, он свернул в лес и, ломая грудью кусты, скрылся. Больше его никто не видел.

Из крайних домов стали выбегать на пожар люди и, видя привязанного к стропилам Клуда, останавливались. Кто-то попытался влезть к нему, но Доброслав властным окриком дал понять, что злой умысел не содержится в этом пожаре и никто не пытается его, Клуда, сжечь, — он сам, добровольно, приносит себя в жертву богу.

Пламя поднималось всё выше и выше и начало лизать ступни Клуда. Вот оно захватило голени ног — горело, потрескивая, мясо. Клуд уже не мог понять, сгорели ли его ступни или нет... Он их не чувствовал, но ещё находился в сознании, в памяти...

«Я могу думать, значит, ещё живу!.. Только дым застилает глаза, смрад забивает ноздри, отчего и посмотреть вдаль нельзя, и дышать тяжело... Световид, дай в последний раз поглядеть на сей мир, куда я пришёл по воле родителей и откуда ухожу по воле богов... Я сейчас не вижу ничего вокруг, но представляю полыхающие по всей Вселенной костры крады, сжигающие покойников и освобождающие из тел их души, которые улетают к небу... Пришёл человек в мир, пожил, погоревал, порадовался и ушёл, ибо всё возникает и погибает. И будет ли так всегда?! Или изменится привычный ход?.. Мне не дано это узнать, и никому не дано, потому как всё исчезает в огне вселенской крады... И я скоро буду уже никем и всё же стану жить... Предки, примите меня, а достойного или недостойного — судить вам и богам нашим... Световид, я поклоняюсь тебе!.. Я иду к тебе... А ног я не чувствую, но мне мучительно больно... И не прав тот, кто говорил, что вошёл в огонь и забыл о нём... Всё... Теряется мой рассудок».