Аскольдова тризна

«Славно, славно мы потрудились на земле Ростислава! Чудная молитва зазвучала над лесами и полями моравскими, доселе не слышанная в этих краях, на славянском наречии люди начали славить Бога: «Прийдите, воспоём Господеви, воскликнем Богу, твердыне спасения нашего; предстанем Его со славословием, в песнях воскликнем Ему!

Воспойте Господеви песни новы; воспойте Господу вся земля. Возвещайте в народах славу Его, во всех племенах чудеса Его».

А чудеса такие, как если бы на полях, лежащих пустыми, где росли лишь репейник и мятлик, сразу заколосились хлеба; как если бы на гумнах, унавоженных скотом и покрытых грязью, снова застучали цепы, теребя снопы, а в клуни, заросшие крапивой, опять посыпалось отменное зерно... И как если бы у владык и старшин родов, до этого с болью в сердце взиравших на сие запустение, где слышались лишь скрипучие крики неугомонных коростелей, вновь на губах появились улыбки, а глаза посветлели от счастья. И опять бы в весях моравских захороводили молодицы в белых полотняных рубахах, украшенных красными вышивками, шерстяных юбках с передниками, широких шалях, наброшенных на красивые покатые плечи; а мужчины тоже в нарядных одеждах — рубахах с вышитыми воротниками, прямых кожаных штанах, жилетках, суконных накидках или овчинных кожухах с меховыми оторочками, широкополых войлочных шляпах — опять заиграли на пастушьих трубах, флейтах и цимбалах. И как если бы Возовицкие горы, на которых лежали грязные груды снега, вдруг снова покрылись под ярким солнцем буйной зеленью.

Но теперь мы говорим этой земле и народу, населяющему её, «до свидания», а может статься, — «прощай!» Мы — это Константин, его брат Мефодий и я, Леонтий, монах и телохранитель, а в последнее время такой же проповедник, как и они, принёсшие в землю моравов «песни новы»...

Застать императора в Константинополе мы не смогли, ибо пришлось добираться кружным путём, а не прямо — через Болгарское царство. В этой стране прелаты чувствовали себя теперь как дома, а их вооружённые до зубов люди рыскали повсюду, поэтому мы не раз вспоминали Климента, опасаясь за его жизнь.

Наши жизни тоже постоянно находились в опасности, и слава Христу Спасителю, что мы всё-таки целыми и невредимыми добрались до столицы Византии, где нас со слезами на глазах встретил патриарх Фотий. Обнял, сказал добрые слова каждому, и мне тоже, видимо, наслышанный и о моей личной деятельности в Великоморавии. Не скрою, я этим словам был безмерно рад...

Узрев моё некоторое смущение, Константин весело пошутил:

   — Экзамен на просветителя ты сдал, Леонтий, старайся сдать теперь на философа...

   — Нет уж, отче, один ты у нас философ, известный под таким именем не только в Византии, но и во многих странах, — серьёзно ответил я ему.

Фотий поведал нам приятную новость, что новый папа Адриан Второй выразил желание мира с византийской церковью, и поэтому патриарх отправляет нас послами в Рим не только с выражением почтительности к папе, но и дарами к нему с частью мощей святого Климента, привезённых Константином из Херсонеса Таврического.

   — Тебе, Константин, и тебе, Мефодий, и никому другим, и надлежит их вручить Адриану в Латеранском дворце, — сказал Фотий.

   — Будет исполнено, ваше святейшество, — заверили патриарха солунские братья.

Дорога из Великоморавии всё же очень изнурила начавшего снова прихварывать Константина, а тут я узнал от Фотия, что у своего друга Козьмы, мужа моей сестры, проживает язычник Доброслав. Немедленно я послал за ним. Встрече с Доброславом Клудом я был рад вдвойне: во-первых, он в несколько дней снова поставил на ноги философа, а во-вторых, согласился сопровождать нас в Рим».

6

Аскольду, казалось, износу не будет — так хорошо он всегда выглядел: был силён, здоров духом, умерен во всём. «Но только не в любви!» — сказала бы Забава, она первой заметила удручённое состояние мужа, но не придала этому значения: «Да мало ли что?! Дел невпроворот, а Дир почти совсем в последнее время не помогает... Постоянно живёт в лесном тереме, который превратил в блудный Вавилон, Содом и Гоморру...»

Забава теперь тоже учит греческий под руководством Кевкамена и уже знает многие места из Библии; сие интересно ей, а не потому, что будто бы нужно: ведь она всё-таки жена христианина... Нет, по доброй воле она постигает правила и историю новой веры. И видит, что радуется этому её муж... А радость на лице Аскольда — великое счастье для неё!

Аскольд с некоторых пор почувствовал, что тоска стала нападать на него. По первости и особенно при Забаве и виду не подавал: шутил, смеялся. Но потом начала она наваливаться всё больше и больше: сперва камнем, а затем таким мёртвым грузом придавило грудь и сердце — не продохнуть.. Меньше стал есть, похудел. Дошло до того, что позвали знахарку. Та осмотрела князя, головой покачала: «Порчу накинули на князя, а кто это сделал, сильнее меня... Секите меня на куски мечами, протыкайте копьями, но поделать ничего не могу! Тут нужен очень сильный колдун... Знаю такого. Только он совладать может с сим колдовством».