Аслан и Людмила

Дошла часа за два. А пока шла, все дивилась тому, как хорошо в лесу ранним-ранним утром. И день впереди. И ночь далеко. И ей казалось, что у нее в душе тоже ранее утро.

Самым трудным оказалось другое. Дойти-то она дошла. А вот впервые столкнулась с тем, что встречают по одежке. Дом, который был ей нужен, стоял за забором. Новенькая сверкающая машинка говорила о том, что хозяева приехали. Она постучала. Вышел толстый мужик в трениках. Лицо его, в принципе, ничем не примечательное, белобрысое, показалось ей каким-то обмылком. Оказывается, неделю смотреть только на сына гор, с его чеканными чертами лица, было просто вредно.

— Извините, пожалуйста, мне очень нужно позвонить. Вы не разрешите?

— Девушка, тут не главпочтамт. На станцию идите. Давайте, все, блин, ко мне теперь ходить будем. Ну вы даете, ребята… — И он, глядя все время мимо нее, махнул неопределенно рукой, повернулся, почесал затылок и ушел.

Она закричала ему вслед:

— Да поймите, меня мама в Москве потеряла. С ума сходит. Ну, пожалуйста! Можно хоть сообщение отправить. «Мама я жива». Что же вы, не русский человек что ли?

Но он удалялся. И она злобно подумала: «новый русский».

Она никуда не уходила и думала, что никуда и не уйдет пока не добьется своего. Но через две минуты он вышел на крыльцо и спросил:

— Ну? Номер-то какой?

Обратно Мила шла не спеша. Вдыхала лето. И на душе теперь было хорошо.

Но когда возвращалась, поворот на дороге прошла. И долго еще шла вперед, не узнавая ничего вокруг. Потеряла на этом целый час, если не больше. А когда все-таки вырулила на нужную тропинку, пошел дождь.

Когда она, хлюпая галошами, подходила, наконец, к дому, то увидела, что он стоит на крыльце.

— Где ты была? — спросил он хрипло и впился в нее глазами.

— Ну что ты здесь стоишь?! Иди в дом скорее. Тебе нельзя тут. Прохладно. С ума сошел! — Она не ответила ему, только разволновалась, что ему опять будет хуже.

— Где ты была? — повторил он. Но видно было, что повторять он не привык.

— О Господи… Рацию в лесу нашла. На тебя стучала! — Она с упреком на него смотрела. Но юмора ее он, кажется, не понял. Видимо, в жизни с ним происходило и не такое. — Не надо думать, Аслан, что мир вертится только вокруг тебя!

Она не говорила с ним весь вечер. Обидно было, что он о ней подумал что-то, чего сделать бы она не смогла. В конце концов, смешно выходить раненого человека, а потом сдать.

Бабка не вмешивалась. У нее с ним все было прекрасно.

Она сидела у себя на чердаке, расчесывала волосы и зашивала свитер, который утром зацепила о гвоздь, когда приставная лестница, ведущая к ней, вздрогнула и заскрипела.

— Мила!

— Аслан! Не надо, не поднимайся. Тебе нельзя! — Но он подумал, наверное, что нельзя ему, потому что слаб. И поэтому полез еще решительней.

— Почему нельзя?

Показалась его голова. Он оперся локтями о верхнюю ступеньку лестницы и замер, глядя на нее, не отрываясь.

— Слезай, а… Видишь, одежду зашиваю, другой-то нет. Не смотри, пожалуйста.

Но ей было приятно, что он смотрит. Приятно… И нисколечко не стыдно. Волосы были распущены и закрывали ее всю, как широким платком. И только поэтому он не сразу понял, почему нельзя.

— Ты бы себя видела… — сказал он хрипло и спрыгнул вниз.

Она только услышала, как сдавленно он охнул. Рано ему еще было выделывать такие финты.

Вечером бабка грела песок, а потом клала его в полотняный мешок. А Мила прикладывала ему горячий песок к спине. Это у них было вместо горчичников.

— Что это у тебя? Все хотела спросить… — Она легонько дотронулась до шрама под лопаткой.

— Война.

— И с кем ты воевал? С нами?

— Чеченцы не стреляют в спину.

— Зато они отрезают головы…

— Мужчина должен уметь и это делать.

— А я думала, что мужчина должен уметь совсем другое. Строить, а не взрывать, лечить, а не убивать… любить, а не воевать.

— Вот и скажи это тем, кто пришел к нам с войной…

Говорить с ним об этом она не любила. Уже сколько раз натыкалась на глухую стену. Зато ей нравилось спрашивать его о том, как они жили раньше. Если его послушать, так чеченцы просто самые лучшие люди на земле. И уж во всяком случае — самые свободолюбивые. И даже приветствуют друг друга по-чеченски так: «Приходи свободным». А у нас желают, чтоб был здоров. Он гордился тем, что его народ, вайнахи, потомки самого древнего государства Урарту. И за всю историю у вайнахов не было ни одного царя. Они не могли признать между собой главного. Каждый у них главный. Это у них в крови.

— И как же вы живете?

— А тебе разве непонятно, как жить, когда ты живешь в семье? Ты слушаешь папу и маму. Любишь сестер и братьев. И если с ними что-то случится, должен отомстить. Это так просто, пока никто ни во что не вмешивается.