Асмодей (СИ)

Восход Венеры возвестил о начале дня, но в действительности он символизировал начало новой жизни. С этой победой началась новая веха истории трех миров. Истории еще не написанной, истории не предсказанной, истории, которой не должно было быть. Виновна ли в том случайность, роковая ошибка или божественное вмешательство — значения уже не имело. По крайней мере, не для князя плотского порока, по крайней мере, не сейчас. Явив свое милосердие, Смерть заставила его переосмыслить многое из былой жизни. Находясь за гранью лишь несколько минут, он раз и навсегда убедился в том, что всесилие демонов тот еще распространенный миф, ибо единственным мерилом истинного могущества были вовсе не власть, физическая сила и магические дарования, а непоколебимость и чистота души, которой ни один из падших похвастаться не мог. Ведь не Асмодей, не Абаддон и не Люцифер одержали победу в этой войне. Будучи готовыми сражаться и умирать, они все же утратили веру в собственный успех, а значит, и лавры победы стоило передать ее истинной вдохновительнице — той, что жертвенностью своей сумела победить саму демоническую природу, указав верный путь. Глупо было это отрицать и особенно сейчас, когда все его поступки были более чем человечными. И вот оно, главное тому доказательство — Аврора, убаюканная мерным цоканьем копыт вороного кошмара, тихо дремала на его плече. На её бескровное, как у фарфоровой куклы, лицо легла печать глубокого умиротворения, пушистые ресницы с застывшими на них бриллиантовыми слезинками едва дрожали, лишенные морщинок веки ловили шаловливые лучики дневного светила и казались почти белыми. Обладающая своей особенной красотой, она была слишком бледной, чтобы быть живой, но слишком одухотворенной, чтобы быть до конца мертвой. Вечная невеста — его чарующая звезда, что осветила небо Преисподней, затмив для него сияние самого Люцифера; его верная союзница и робкая любовница. Та, что не предаст и не осудит; та, что покорившись темной воле, подаст ему меч, не глядя на убитых им. Удивительная, слишком удивительная для того, чтобы не стать объектом внимания демона. Только сейчас Асмодей понял, что по-другому и быть не могло. И что сама судьба соединила их пути вовсе не для того, чтобы он стал обладателем во всех отношениях уникальной души; не для того, чтобы она помогла ему победить в битве тысячелетий. Нет, не поэтому. Порой разгадка, что кажется единственно возможной, затмевала гораздо большую, первородную истину, ту, что лежала в основе мироздания. Падшие не любили распространяться о своем божественном происхождении, но неизменно помнили о нем, на задворках сознания храня память о том светлом существовании, когда ничто кроме чистой любви им было не ведомо. Но многое ли поменялось с того времени? Изменились демоны, изменились ангелы, изменился мир, но не сама его суть — только и всего. Но разве говорило это о том, что первые знания и чувства должны быть забыты под грузом пережитого. Разумеется, нет. И Асмодей, рожденный в любви ныне проклятого им Господа, прекрасно это понимал. Любовь была первым чувством, с которым он, будучи серафимом, появлялся на свет; любовь была тем чувством, которое он похоронил под пеплом выжженной души, когда ему отрезали крылья. Тысячелетиями ее семя, умирая и возрождаясь, ждало своего заветного часа. И, вопреки воле и здравому смыслу, проросло, распустившись внутри него прекрасным пламенным цветком. И огонь его горел в груди, будоража кровь и разум, тихо нашептывая: «Неужели ты забыл?», но он помнил. Помнил и это, и многое другое. Хотел бы лишиться этой памяти, но не мог.

Так они и ехали в тишине — одни, среди разоренной войной пустоши, каждый думая о своем, но в то же время об одном и том же. Брошенные в момент последнего прощания слова нельзя было забрать обратно, они перевернули с ног на голову привычный ход вещей, неся с собой простую истину: как было раньше — больше не будет. Когда-то Аврора рабыней, скованной по рукам, вошла в обитель Асмодея, теперь же она ехала в одном седле с ним, точно благородная дама подле возлюбленного. Разве могла она десятилетия назад помыслить о подобном?

Остановившись у парадных врат собственной пещеры, демон огляделся. Война была гостьей в его доме, и ныне он лежал в руинах. Белоснежные колонны, на вершине которых некогда горело пламя, частично обрушились, грудой камней валяясь на входе; полупрозрачные шторы дырявыми клоками колыхались на ветру; а мягкие ковры и вовсе исчезли, оставив на мраморе ступеней высохшие кровавые лужи. Не было ни музыки, ни зазывающего голоса суккубов, лишь сквозняк уныло завывал на одной ноте, гуляя по коридорам.