Аспазия

Аспазия уже не возвратилась в дом Гиппоникоса. Только Перикл появился там на следующий день. Он был разгневан дерзким оскорблением, нанесенным Аспазии. Гиппоникос извинялся, ссылаясь на опьянение и даже на саму Аспазию, которая своими речами спровоцировала его. Затем он горько жаловался на опасность, которой подверг себя посвящением Аспазии в таинства. Перикл сожалел об этом и обещал свою поддержку, но Типпоникоса нельзя было успокоить. Когда Перикл стал прощаться, Гиппоникос проводил его до дверей, с испугом несколько раз оглянулся вокруг и шепнул на ухо старому другу:

— Будь осторожен, Перикл, вчера вечером, у Диопита, замышляли недоброе. Берегись Диопита! Обезвредь его, если можешь. Они хотят погубить Аспазию, Анаксагора, Фидия и тебя самого. Я уже у них в руках и должен был на все соглашаться, но я желаю, чтобы вороны и собаки разорвали этого проклятого жреца Эрехтея и всех его единомышленников.

Глава VII

С того дня, когда Алкивиад ударом диска ранил своего товарища, прошло много лет. Мальчик превратился в юношу, стал совершеннолетним, и, по афинскому обычаю, вместе с другими юношами, которые в этот год вступили в совершеннолетие, был представлен в народное собрание и, опоясанный мечом и вооруженный щитом, взошел на Акрополь, чтобы принести там торжественную клятву присяги, которую должны были давать родине новые афинские граждане. Он клялся с честью носить оружие, не оставлять в бою своего соседа, сражаться за святыню и имущество всех, не уменьшать общественного достояния, а где возможно увеличивать его, так же как могущество своей страны, уважать и соблюдать законы, издаваемые народом и не дозволять другим их оскорблять или не повиноваться им.

Но родина, которой юный Алкивиад клялся в верности, пока еще мало нуждалась в его усердии, так как обязанности, которые предписывались только что объявленным совершеннолетними афинским юношам, заключавшиеся в заботах о безопасности своей страны, пока могли считаться скорей удовольствием чем трудом.

Его новая жизнь давала юному сыну Кления достаточно свободного времени, чтобы наслаждаться удовольствиями золотой юности.

Вместе с Алкивиадом вырос и юный Каллиас, называвший своего отца Гиппоникоса, толстяком, и юный Демос, известный своею красотою, сын Пирилампа, который был убежден, что его отец не умеет как следует пользоваться своим богатством.

Алкивиад, Каллиас и Демос были неразлучны. Ксантип и Паралос до сих пор бывавшие его верными помощниками во всех шалостях, должны были довольствоваться подчиненной ролью, так как этим отпрыскам Телезиппы недоставало ума и насмешливости, кроме того, их кошельки были далеко не так полны, как кошельки сыновей двух богатейших людей Афин и как кошелек самого Алкивиада, который, достигнув совершеннолетия, получил в свое распоряжение отцовское наследство.

Алкивиад чувствовал странную склонность к молодому человеку, привезенному Периклом еще мальчиком с самосской войны и воспитывавшем его у себя в доме. Но все старания Алкивиада увлечь этого задумчивого, молчаливого, немного неповоротливого юношу в их веселый круг, были напрасны. Кроме того, юноша этот стал предметом всеобщего внимания, благодаря случившейся с ним странной болезни. В глубокой ночной тишине, когда все спит, он поднимался с постели, с закрытыми глазами выходил в освещенный луною перистиль, затем взбирался на плоскую крышу дома и бродил там с закрытыми глазами, а потом, так же бессознательно, возвращался в свою постель.

Весть о ходящем во сне юноше, живущем в доме Перикла, распространилась по всем Афинам и к нему стали испытывать страх, как к человеку, находящемуся под влиянием демонической силы.

Если, уже мальчиком, Алкивиад привлек на себя всеобщее внимание афинян, то тем более стали говорить о нем, когда он возмужал. Теперь его похождения служили целыми днями предметом разговора для афинян и едва они успевали, качая головой, обсудить какой-нибудь безумный поступок, как Алкивиад выкидывал новую шутку. Он знал, что даже порицавшие его, втайне восхищались им. Казалось, он хочет узнать: может ли он сделать что-нибудь такое, что серьезно возбудило бы против него афинян. Но напрасно, он мог поступать как угодно, и все-таки оставался дорог афинянам.

Гиппоникос продолжал настаивать, что прелестнейшая девушка Греции, его дочь Гиппарета, должна стать супругой красивейшего из эллинских юношей. Поэтому он старался понравиться юному Алкивиаду, часто приглашал его к себе в гости и обращался с ним почти как с сыном. Алкивиад же смеялся над ним больше всех и проделывал с ним множество шуток.

Сама же юная Гиппарета, которой отец всегда указывал на Алкивиада, как на будущего супруга, была уже втайне влюблена в него.

Алкивиад смеялся над скромными девушками, ему больше нравились развязные, умные гетеры, число которых все увеличивалось в Афинах. Особенным расположением юноши пользовалась Теодота, посвятившая его в тайны любви.