— Мальчики, — сказал юноша, — ходят в Спарте босиком, спят на соломе, никогда не наедаются до сыта, каждый год, на алтаре Артемиды, их секут до крови, чтобы приучить к страданиям; их учат обращаться со всевозможным оружием, учат воровать так, чтобы не быть пойманными, зато им не приходится учить азбуку и им строго запрещается мыться чаще, чем раз или два раза в год.
— Какая гадость! — вскричал маленький Алкивиад.
— Затем, — продолжал чужестранец, — они воспитываются в отрядах, в которых младшие всегда имеют старших товарищей, от которых стараются научиться всему полезному, которым подражают во всем и которым преданы душою и телом.
— Если бы мне пришлось быть спартанцем, и я должен был бы выбрать себе такого друга, — сказал мальчик со сверкающими глазами, то я выбрал бы тебя!
Юноша улыбнулся и наклонился к мальчику, чтобы поцеловать его.
В эту минуту на лице Эльпиники, которая до сих пор спокойно стояла около юноши, вдруг появилось недоумение. Она вздрогнула от ужаса и поспешно отвела в сторону Телезиппу.
— О, Зевс и Аполлон, — с дрожью прошептала сестра Кимона, наклоняясь к приятельнице, — я увидела…
— Что ты увидела? — с испугом спросила жена Перикла.
— Когда чужестранец наклонился к мальчику и край хитона слегка приоткрылся я увидела женскую грудь… Это милезианка: отошли мальчика и предоставь мне остальное.
Телезиппа приказала мальчику идти к товарищам, но он не хотел. Телезиппа позвала Амиклу, чтобы та увела упрямца.
Когда это было сделано, Эльпиника бросила на свою приятельницу многозначительный взгляд, затем гордо выпрямилась, подошла к чужестранцу и несколько секунд глядела ему прямо в лицо. Юноша сначала старался выдержать взгляд сестры Кимона, но тот смущал его, как преступника, пойманного на месте преступления, и он невольно опустил глаза, тогда Эльпиника прервала тяжелое молчание и ледяным тоном сказала:
— Юноша, любишь ли ты жареных павлинов? У Перикла будет подан сегодня павлин на обед, не желаешь ли ты быть его гостем?
— Да, — сказала в свою очередь Телезиппа насмешливым тоном, — павлин от Пирилампа, павлин, которого купил вчера Перикл. Он хотел подарить его одной развратнице, но теперь предпочитает съесть его изжаренным.
— Юноша! — вставила Эльпиника, — не правда ли то, что утверждали твои товарищи в Спарте, что ты женщина? Представь себе, здесь также есть люди, которые утверждают, что ты не мужчина, а гетера из Милета.
— Презренная, — продолжала между тем Телезиппа, не сдерживая своего гнева, — разве тебе мало того, что ты заманиваешь в свои сети мужчин? Ты прокрадываешься в домашние святилища. Неужели ты не боишься богов, которые с негодованием смотрят на поругательницу святости семейного очага? Как ты еще смеешь глядеть мне в глаза!
— Позови Амиклу, — сказала сестра Кимона, своей раздраженной подруге, — пусть она своими лакедемонянскими кулаками вытолкает в шею этого своего мнимого соотечественника!
— Прежде чем сделать это, — закричала Телезиппа, не помня себя, — я выцарапаю ей глаза, сорву с нее это фальшивое платье.
Так наперебой восклицали обе женщины.
Она же спокойно дала пройти первому взрыву гнева, пока они изумленные ее спокойствием, обе вдруг не замолчали. Тогда милезианка проговорила: