Католицизм, во-вторых, есть надчеловеческая, всеобщая истина, у Кастанеды был внятный резон аллегорически напомнить о ее тотальности на исходе 60-х. Опубликованное в 1968-м, «Учение Дон Хуана» было вызовом и ответом. Кому и чему? Годом раньше Эрнесто Че Гевара исходил боливийскую землю и, не пожалев отрубленных кистей рук, в нее лег, а череп укутали в братской могиле оливковой курткой. Революционная перспектива Латинской Америки казалась наиболее здравой, ибо страны, устроившие приличную жизнь в границах одного городского квартала, получают исправление огнем и мечом («Ты не представляешь нашей нищеты, не понимаешь, что бывают государства, где сносно обитать можно в единственной на все общество столичной резервации буржуа, как у нас в Мирафлоресе, Лима», — рассказывал перуанец, сочувствовавший, не афишируя своих симпатий, «Сияющей Тропе» Абимаэля Гусмана). «Учение» начинается так: в заштатном городке стайка маленьких оборвышей, затаившихся близ вынесенных на улицу столиков гостиничного ресторана, набрасывается после ухода клиентов на объедки. Тарелки вылизаны дочиста, это происходит каждый день. Как ужасна судьба детей, с рождения лишенных будущего, говорит Карлос. Не надо их жалеть, говорит Дон Хуан. Любому из них, если он постарается, не заказано стать человеком знания, научиться видеть. Когда ты сам начнешь видеть, то убедишься, что в мире ничего нельзя изменить, не следует и стремиться к тому. Революционная практика и террор, повторял Кастанеда, вычитают из личности, не прибавляя ни грамма полезной субстанции. Дон Хуан против насилия, чужда ему и месть, которую он, яки, преодолел, перерос, и яки тут не зря: центральное правительство методично их гробило и морило, по мнению Эдуардо Галеано («Вскрытые вены Латинской Америки», отличная антиимпериалистическая публицистика), для того, чтобы свободно распродать плодородные индейские земли. Выжившие оказались вдали от почвы своей, на плантациях полуострова Юкатан, где две трети быстро и необременительно для начальства умерли от принудработ. Хуану есть кого ненавидеть, а он не хочет клин вышибать клином и украшает католицизм бедными тряпицами индейской мистерии. Биография Кастанеды неведома, все запутал и спрятал, но страсть, с которой он идет поперек революции внешнего действия, противопоставляя ей революцию духа, заставляет предположить старую кровоточащую рану, быть может, какое-то боковое повстанческое соучастие, психологическую близость к нему. Посторонним так не болеют, здесь сокровенное, личное, расчет со своими и с прошлым; как бы внутрипартийный раскол, выход из партии схизматика, отщепенца, его в соборной истине второе рождение и новая, универсальная весть. Декалог Кастанеды из континентального духа, из испано-американской мечты, провозвестье о том, что Латинская Церковь еще может спасти Америку латинян, взять ее под свою небесную кровлю, в горних лазаретах уврачевать недужных и нищих, заменив оптическое перекрестье прицела откровеньем Креста.
У него был еще один, на сей раз несомненно внутренний, повод к полемике. Во второй половине 60-х среди католических интеллектуалов и скромного духовенства Испанской Америки возник круг идей, вскоре названных Теологией освобождения; философски оформлен он был спустя несколько лет в книге Гутьереса, художественное предвосхищение этого партизанского богословия соблазнительно усмотреть в Пазолиниевом христиано-марксистском «Евангелии от Матфея». Войдя в распрю с Ватиканом, Теология освобождения христианскую миссию понимала как миссию социальную, даже и политическую, побуждавшую верующего, обязывавшую исповедника вернуться к евангельской правде бедных, возжечь светильники прямых действий, приобщившись к борьбе с косной материей социального мира. Закономерный позиции этой извод — вовлечение духовенства в крайние движения на континенте, в никарагуанскую революцию сандинистов, к примеру, а храбрейшие солдаты освободительной теологии рекрутировались из иезуитов, призывавших к насильственному преображению неправедной тварности. В этих условиях учение Кастанеды есть ортодоксальная, в новых обстоятельствах, иезуитская реакция на иезуитскую ересь: путь Лойолы уже не подразумевает внешнего действия, ему подобает сконцентрироваться на упражнениях духа и обретении подлинности, превозмогающей дурную реальность. Я думаю об этом так, это мое убеждение зимой 2001 года, слишком теплой, размягченной зимой, но климат не мешает занятиям.
Теперь, когда его тело рассыпалось, оно, как учил Дон Хуан, может быть увидено с далекого расстояния в форме гриба — дрожащего, мучнистого, млекоподобного, в радиоактивных клубах нездешнего совершенства. Но, чтобы это увидеть, нужно быть магом.
Письмо