Аспекты мифа

Примеров сходства, «встречи» явлений рубежа средневеково-возрожденческого периода и Нового времени, с одной стороны, и середины XX столетия, с другой стороны, можно было бы привести еще больше. Очевидно, не было бы слишком смело сделать заключение, что в XVI—XVII веках происходило «расставание » с целостным, космологическим мировосприятием (окончательно оно завершилось в XVIII в., когда появляются такие «шедевры» механистического мировоззрения как, например, труд Ламеттри «Человек-машина», где человеческий организм сравнивается с паровой или иной какой-либо машиной: его, как и машину, можно разобрать и собрать). Это «расставание» находит свое выражение и в известных словах Гамлета: «Мир раскололся». А в XX веке мы оказываемся свидетелями постепенного возвращения к тому же космологическому мировоззрению.

Но как раз такое заключение в значительной мере шло бы вразрез с одной из главных идей и настоящей работы и многих других работ М. Элиаде, по мнению которого, «некоторые аспекты и функции мифологического мышления образуют важную составную часть самого человеческого существа». Мифологическое мышление существовало всегда, существует и в наше время. «Мифологическое мышление, — пишет Элиаде, — может оставить позади свои прежние формы, может адаптироваться к новым культурным модам. Но оно не может исчезнуть окончательно».

Элиаде полагает, что эсхатологический миф явился существенной составной частью роли и миссии основателей и руководителей современных тоталитарных движений, прежде всего коммунизма и национал-социализма. Маркс воспользовался одним из самых известных эсхатологический мифов средиземноморско-азиатского мира — мифом о справедливом герое-искупителе (речь здесь идет о пролетариате).

Таким образом, всем современным теоретическим построениям, в основе имеющим идеи «возрождения» мифа, придется так или иначе иметь дело со сложностями, которые для них будут представлять взгляды Элиаде. Правда, судя по некоторым высказываниям автора, он допускает все же большую или меньшую «мифологичность » той или иной эпохи, и примеры, которыми он сопровождает, например, характеристику «модернистской» литературы и искусства, могут привести к выводу, что эпоха, когда начинают преобладать модернистские настроения, оказывается временем более «мифологически» осмысляющим мир. Ведь, по мнению Элиаде, деструкция художественного языка, осуществленная кубизмом, дадаизмом, додекафонизмом и «конкретной музыкой», Джеймсом Джойсом, Беккетом и др., есть не что иное, как сведение, редукция «художественной вселенной» к первоначальному состоянию materia prima (первоначальной материи). При знакомстве с этими произведениями, утверждает Элиаде, создается впечатление, что всю историю искусства авторы хотели свести к tabula rasa, погрузить в полный хаос, за чем должно непременно последовать сотворение новой Вселенной.

В. Большаков

Глава I. СТРУКТУРА МИФОВ

Значение «живого мифа»

Уже более полувека западноевропейские ученые исследуют миф совсем с иной позиции, чем это делалось в XIX веке. В отличие от своих предшественников они рассматривают теперь миф не в обычном значении слова как «сказку», «вымысел», «фантазию», а так, как его понимали в первобытных и примитивных обществах, где миф обозначал, как раз наоборот, «подлинное, реальное событие» и, что еще важнее, событие сакральное, значительное и служащее примером для подражания. Но это новое значение слова «миф» делает его употребление в современном языке довольно двойственным. И в самом деле, это слово употребляется в наши дни, обозначая как «вымысел», «иллюзию», так и «священную традицию, первородное откровение, пример для подражания», что близко и понятно, прежде всего, этнологам, социологам и историкам религии.

Позднее мы остановимся подробнее на истории тех различных значений, которые слово «миф» приобретает в античном и христианском обществах (см. главы 8—9). Всем известно, что, начиная с Ксенофана (приблизительно 565—470 до н. э.), первым отвергнувшим «мифологичность» богов Гомера и Гесиода, понятие mythos утратило у греков всяческую религиозную и метафизическую значимость. Противопоставленный как логосу, так, позднее, и истории, mythos в конце концов стал обозначать «то, чего не существует в действительности». В свою очередь, иудаизм и христианство отбросили в сферу «иллюзии» и «обмана» все то, что не было узаконено и канонизировано одним из двух Заветов.