– К несчастью для Бритсов, при дворе долгое время служил один из моих соглядатаев, который на тот момент соглядатаем еще не был. В тот вечер, когда юный принц сбежал под покровом темноты, королевская семья отвалила по два горшка золота каждой посудомойке и слуге за молчание. Однако, – я не сдержала дерзкой усмешки, – я заплатила больше. Поскольку могла себе позволить. И более того, до сих пор ходит молва, что по ночам как по городам Стармора, так и по приграничным землям Запада вихрем проносятся одичалые всадники. А во главе – лысый мужчина с обожженным облезлым лицом. – Я поморщилась, осознав, что упустила очень важную деталь. – Да, с момента побега мальчишки прошло около десяти лет.
– И где он теперь? Ты знаешь? – Вполне себе логичный вопрос.
Я отставила чашку, наконец осушив ее. И улыбнулась, смакуя пряность:
– Полагаю, я могу потребовать за это дополнительную плату. У вас и так уже на эту ночь хватает пищи для размышлений, капитан.
Велемир вновь рассмеялся, широкие плечи беззвучно дрогнули.
– Хорошо, оставим это на потом, девочка. А теперь ступай, поздно уже. Засиделись. Надеюсь, в следующий раз мы будем пить чай при более приятных обстоятельствах.
Глава 3
Новые начинания
Эгоизм – не панацея. Он не залечивает душу и не может залатать раны на груди, исцеляя сердце. Эгоизм – это пламя, в котором исчезает все, что тебе дорого. Ты и оглянуться не успеешь, как Отец Хаоса и Порядка все ценное превратит в пепел на твоих ладонях.
Кормарк молча сидел подле костра, наблюдая, как в танцующем пламени чернеют поленья. У него самого было обожженное лицо. Кожа словно расплавилась, напоминая застывшие потеки горной породы. Солнечный свет еще в детстве сжег его волосы, оставив голый череп, что отныне пестрел белым, бежевым и болезненно-розовым цветом. На месте ушей зияли дыры, губы походили на толстые хрящи, а затылок – тот в задумчивости провел по нему изувеченной рукой – неприятно бугрился под пальцами.
Ночное небо источало холодный блеклый свет, как и сам полумесяц, нависший над высокими деревьями. Шуршала листва, сверчки пели свою песню, лошади фыркали и шаркали, а пленники – орали от боли, раздирая тишину ночи на куски.
Люди, собравшиеся вокруг столбов с привязанными невольниками, радостно улюлюкали – разные по своему облику и происхождению, но все опасные на вид. Кто-то сидел на земле и потягивал крепкое пойло из кожаных фляг, но большинство дикарей все-таки выказывало интерес и аплодировало ловкой работе ножа мастерицы пыток. Похоже, все были довольны зрелищем. Мрачно поглядывая на своих кровожадных собратьев, Кормарк невольно задумывался над тем, каково это – умереть в каком-то дурацком лагере, наполненном пустыми людьми. Людьми без цели, теми, для кого твоя мука станет развлечением, о котором скоро все забудут.
Разочарование. Кормарк разочаровался во всем, что делал, и в пути, по которому шел. Разочаровался в том, кто он есть, и в том, что так и не смог найти свое место, обойдя столько земель и городов. Везде он – беглец или преступник; иногда даже маг, еретик, прокаженный или служитель Бездны.
В раздумьях мужчина придвинулся чуть ближе к костру, что творил призраков из языков пламени. И сколько бы он ни жмурился, он все равно их видел – формы и цвета, которых там просто быть не могло.
– Мирное Небо меня ненавидит, Матери Бездне я безразличен, а Отец Хаоса и Порядка принимает меня целиком и полностью, одарив талантами, о которых люди даже не мечтают, – сипло пробормотал Кормарк.
И с этими словами он сунул уродливую руку в костер, не почувствовав ровным счетом ничего, только тепло, кротко коснувшееся кончиков пальцев. Достал ее оттуда, целую и невредимую, а затем поймал трепещущие пламя в ладонь – огонек стал плясать над уродливым покровом кожи, словно по волшебству.
В такие моменты ему казалось, что Отец Хаоса лично разговаривает с ним, но собратьев Бритса подобными фокусами было уже не удивить. Семья привыкла к его талантам.
– Оттого ты сжег несколько последних деревень? – посмеиваясь, спросила Алиша, разделываясь с куском сочного мяса.
Кормарк поморщился так, как умел, оглядев разбойницу в кожаных доспехах, сидевшую рядом на траве. Для него она всегда была путеводной звездой, освещающей его долгий путь.
– Пускай горят, пускай. Плохие люди заслуживают очищения. И спасения от самих себя. – И огонь в его руке развеялся по ветру.
– А с чего ты взял, что они плохие? А разве мы с тобой – хорошие?
– Я не судья, Алиша. – Он взглянул на нее печальными ярко-синими глазами. Тени сильнее врезались в его грубое, обожженное лицо. – Но раз мне даны силы, значит, я должен истреблять заразу, где бы ее ни находил.
– А по мне, это были обычные деревеньки. Такие же, как и прочие, – пожала девушка плечами, продолжая жевать. Светлые волосы, собранные в хвост, подрагивали на ветру. – В последнее время от твоей вспыльчивости достается уж очень многим.