Читаем Асса и другие произведения этого автора. Книга 1. Начало. То да сё… полностью

Приехал Слава Говорухин. Мы надели на него черное пальто и черную шляпу, я отдал ему свой красный шарф. Костюм Славе не понравился, он и тогда уже был начинающим мизантропом, правда, очень славным. Будущий Крымов недовольно морщился, глядя на себя в зеркало, бурчал: «Филер какой-то». Я успокаивал его, говорил: «Втянешься, понравится, привыкнешь». К концу съемок его из этого пальто уже невозможно было вытащить, оно у него как к коже прилипло. И пальто, и шарф, и крымовские интонации, думаю, все это, впитавшись в нутро, кое в чем определили неожиданные ходы и его личной дальнейшей судьбы.

В довершение всего с неба внезапно посыпал снег, от чего поначалу мы вообще чуть не сошли с ума — такого здесь сто лет не случалось. Дальше выпивать было невмоготу, переписывать сценарий, не зная, как повернется ход съемок, бессмысленно, снимать нельзя, а снег валил все гуще и гуще. Казалось, мы не в Ялте, а где-то в Сибири — выходя из гостиницы, проваливались по щиколотку в белый-белый пушистый снег. И вдруг нас осенило (спасибо Говорухину, он первый додумался): чего ж мы, дураки, не снимаем! Красота ведь дивная, ошеломительная — пальмы в снегу!

Любовно ненавидя все периоды создания фильма, кроме финального — хождения в кассу, близкий мой друг и соратник, главный оператор фильма Паша Лебешев, слабо пытался удержать нас: «Ну, снимете вы эти жалкие тридцать метров, а завтра все растает, и вы что, в лужах будете заново переснимать?» Слава упрямился: «Даже если только тридцать метров такой красоты войдут в картину, ты, Паша, себя обессмертишь».

Перекрестясь, вытащили камеру, водрузили на штатив, вставили объектив, сняли первый кадр: Крымов садился в автомобиль, наврав, что едет за футляром для контрабаса; посреди заснеженной Ялты оставалась Таня. Она долго шла за отъезжающей машиной, махала рукой, снег падал ей на плечи.

Рядом с камерой стоял, прежде никогда не видевший съемок, Сережа Бугаев, по прозвищу Африка. Ему предстояло сыграть главную роль. На происходящее он смотрел доверчивыми глазами неофита, чуть приоткрыв от удивления рот. Пока Говорухин подло ехал по своим крутым аферистическим делам, Таня куковала на набережной, туда и сюда шагали под зонтиками, затравленно подчиняясь сбивчивым режиссерским командам, прохожие, откуда ни возьмись радостно выбежала на снег и счастливо залаяла собачка — собачку мы тоже сняли. Африка завороженно наблюдал и все это.

После съемки мы еще недолго погуляли, глядя на серое-серое море, над которым кружились хлопья белого снега. Гордые лилипуты, приглашенные нами для съемок в картину, делая вид, что никого не узнают, пронесли в гостиницу огромный мешок водки — мы сразу поняли это по знакомому позвякиванию бутылок. Втроем под огромным зонтом, такие маленькие и беззащитные, они тоже были запорошены неправдоподобно крупным снегом. Вернувшись в гостиницу, мы поужинали и благостно улеглись спать.

В пять утра в дверь моего номера громко постучали. Я открыл, заранее готовый к любым неприятностям — в коридоре стоял очень серьезный Африка, выглядевший никак не спросонья.

— Что случилось?

— Вы хотите картине успеха?

— Ну хочу…

— Настоящего, большого, грандиозного, блестящего, шумного?..

— Ну…

— Тогда картина должна называться «Асса».

— Почему?

— Так надо.

— Почему именно «Асса»?

— Не важно почему. Просто она должна называться «Асса»…

— Что такое «Асса»?

— Тоже не важно. Какая вам разница? Вы хотите для картины успеха?

— Хочу…

— Тогда — «Асса». Без всяких вопросов.

Разговор тупо зациклился. Возражать не хотелось. Уж больно Африка был серьезен. Таким я не видел его никогда. Потому молчал.

— Решать нужно сейчас, — сказал Африка. — Вы должны дать слово, что картина будет называться «Асса»…

— Даю. Но хоть позже ты объяснишь мне, что это обозначает — Асса?

— Да. Да. Да.

— Действительно будет понятно?

— Да. Да. Да.

— Скажи сейчас.

— Это длинная история, связанная с Ноевым ковчегом. Охота вам слушать ее в пять часов утра…

В пять утра про Ноев ковчег, правда, слушать не очень хотелось. Хотелось спать.

— Значит, все? Я могу идти? Картина называется «Асса»?..

— Да. «Асса».

Днем мы ехали на съемку. Я опять пристал к Африке:

— Что такое «Асса»?

— Картина называется «Асса»?

— Да же, да! «Асса»! Я уже сказал, чтобы и на хлопушке так написали. Но, согласись, имею я право понять, почему «Асса»? Ты что-то начинал про Ноев ковчег. Сейчас есть время. Расскажи.

— Я уже сказал вам, что про Ноев ковчег — это довольно длинно и, возможно, не совсем убедительно.

— Что значит «Асса»?..

— Ничего не значит. Ну, если уж вам необходимо, то для себя можете понимать и так: «Автор Соловьев Сергей Александрович».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии