— Грустно все это, — сказал Богомолов, шелестя страницами сценария. — Обидно просто за вас. Пробавляетесь вот такой беллетристикой. А в литературе сейчас «Привычное дело» Белова, «Матренин дом» Солженицына, Распутин, Астафьев…
Я понял, что передо мной абсолютно свежий социальный типаж совершенно нового масштаба.
Чтобы больше не слушать про то, что Солженицын пишет лучше меня, а «Архипелаг ГУЛАГ» — сильнее «Спасателя», я на всякий случай, как бы в затмении ума взял и, заорав как резаный, раскурочил в богомоловском кабинете на мелкие части конторский стул. Хозяин кабинета затих. Он решил, что, наверное, я все-таки псих.
Памятуя слова Ермаша о том, что все же можно будет прийти к нему после того, как Богомолов «пошлет меня», я решил такой возможностью воспользоваться. Но как это практически осуществить? Попасть к Ермашу было не легче, чем сейчас, например, к Путину, — он не принимал никого, кроме тех, кого сам вызывал. Просто так со стороны заявиться к нему было заведомо невозможно. Переминаясь с ноги на ногу, я долго нудел секретарю, что Филипп Тимофеевич «разрешили мне в том случае, если, когда такая необходимость возникнет…» К счастью, в этот момент появился сам Ермаш.
— Почитайте сценарий, Филипп Тимофеевич…
При слове «почитать» Ермаш на глазах скис.
— Вот этот? — спросил он, кивнув головой на толстый, в картонном переплете сценарий, засунутый у меня под мышку. Сценарий действительно был объемистый — девяносто восемь страниц.
— Слушай, а ты не мог бы мне его рассказать?
— Как это — рассказать?
— Ну, в общем, с подробностями, чтобы я мог себе представить, что это за история.
Читать сценарий ему убийственно не хотелось.
— Ну давай, не тяни, начинай. С чего у тебя там все это дело начинается?
— Утро… — нерешительно сказал я. — Такое ранее, ранее утро…
— Так, — одобрил меня министр.
— Даже рассвет еще не начинался…
— Понимаю.
— Выходят три человека…
Минут через десять рассказа я ловлю себя на том, что с огромным удовольствием во всех подробностях, изображая жестами и телодвижениями даже то, как идут титры, не пропуская затемнений, наплывов, панорам, пересказываю ему свой сценарий. Ермаш слушает, иногда даже просит что*то уточнить («А она*то откуда знает? А-аа, да, да, это я, наверное, пропустил…»). В этой вполне придурочной атмосфере я дохожу наконец и до финальной точки рассказа.
— Ну, и что тут плохого? — строго спросил меня Ермаш. — Предосудительного?
— Сам не знаю.
— А Анатолий тебя послал?
— Послал.
— Анатолий тут не прав, мы его поправим. Сценарий ты оставь. Я попрошу его еще раз прочитать.
Благодаря этому дикому случаю я открыл в себе некое пристрастие к пересказыванию фильмов. Сейчас это пристрастие, можно сказать, меня оставило, но достаточно долго я был в его власти.
«УВАЖАЕМЫЙ ФИЛИПП ЕРМАШ ТИМОФЕЕВИЧ!;