Ассасин

– Опять где-то шатается эта рыжая бабища. Ваши багдадские румяна уже заканчиваются, мадам, а я не знаю, где можно приобрести новые. Мне надо сообщить об этом Адибе, да только где ее носит?

Джоанна догадывалась, что Адиба пытается исполнить ее приказ. Но сейчас куда более ее беспокоило другое: завершился пост рамадан, и теперь, когда мусульмане отгуляют свой праздник разговения Ураза-байрам, аль-Адиль придет к ней, чтобы заключить брак. О, пусть к тому времени уже прибудут вести из Яффы! Пусть Ричард потребует вернуть ему родственницу!

Как-то, когда Адиба пришла особенно поздно, евнух Фазиль принялся ее отчитывать. Но женщина невозмутимо ответила, что ходила в гости к подруге, – ведь в дни праздника Ураза-байрам даже служанкам гарема позволительно посещать родных и вкушать праздничные блюда. И уже позже, расчесывая перед сном длинные волосы Джоанны, Адиба тихо шепнула, что ей удалось переговорить с христианкой Мариам. Та заинтересована встретиться с новой женщиной аль-Адиля, и завтра Адиба проведет ее сюда под покрывалом одной из прислужниц Джоанны.

Христианская наложница Саладина появилась лишь после полудня. Адиба под разными предлогами услала служанок, и, когда Мариам вошла в покои, там никого не было. Только тогда она скинула покрывало, и женщины с интересом стали рассматривать друг друга. Джоанна отметила, что некогда дочь графа Триполийского была очень хороша собой: большие карие глаза, но при этом очень светлые, с золотистым оттенком волосы, роскошными кудрями ниспадавшие из-под голубого шелкового тюрбана. Однако спокойная, сытая жизнь в гареме привела к тому, что красавица очень располнела, ее второй подбородок плавно переходил в оплывшую шею, а пышность тела не могли скрыть даже плотно облегавшие шелка цвета ночи. Черты лица ее тоже огрубели, под глазами обозначились легкие мешки, но сами глаза, красиво подведенные до самых висков, были выразительными, а ярко накрашенные губы улыбались.

– Здравствовать тебе много лет, сестра моя во Христе. – Мария Триполийская протянула руки Джоанне, и та ответила ей дружеским пожатием.

Дамы сначала только сидели и молчали, но Адиба, заметив, что кое-кто из прислужниц возвращается, предложила подняться на башню.

Они взошли по винтовой лестнице на площадку башни, устланную мягкими коврами. Джоанна и ранее бывала тут, смотрела между массивными каменными зубцами на Иерусалим. Вид с высокой башни дворца Давида открывался великолепный: множество крыш под голубым небом, купола и башни, мощные стены, по которым вышагивали сарацины с копьями. Но главное, что отсюда она могла видеть серые купола самого храма Гроба Господнего, глядя на который Джоанна молилась о милости Неба. Отсюда же она могла видеть и великолепный золотой шар Купола Скалы, а между ним и более скромной на вид мечетью Аль-Аска – шиферные кровли и башенки старого дворца королей Иерусалима, где ныне расположился султан Саладин и где проводил почти все свое время его брат аль-Адиль.

– Да, все это смотрится восхитительно, – проследив за ее взглядом, сказала Мария Триполийская. – Великий город под дивным голубым небом на фоне Масличной горы. Ныне там остались только руины часовни Вознесения, откуда взмыл на небо Иисус Христос. А у подножия горы расположен Гефсиманский сад, где Спаситель молил Отца Небесного о чаше.

– Вы бывали там? – взволнованно спросила Джоанна.

– Да. О, я никогда не предавала своей веры! Я помню Иерусалим еще под христианскими владыками. А этот золотой купол, который так и притягивает взоры… Там был Темпл, и там молились рыцари в белых плащах, туда прибывали их отряды. Над самим же золотым шаром купола реял большой крест. А потом… Я никогда не забуду то страшное время, когда воины Саладина вступили в Иерусалим, как они карабкались на вершину купола, чтобы скинуть этот символ нашей веры. И когда они срубили его, когда он пал… Ликующий крик неверных, их вопли «Аллах Акбар!» слился со стонами уходивших христиан, их полными ужаса и боли криками…

Мария вытерла глаза кончиком длинного покрывала. Потом повернулась к Джоанне, и объединенные общим горем утраты Святого Града женщины стремительно обня лись.

– Ну а теперь рассказывайте. – Не выпуская руки Джоанны из своей, Мария уселась на покрытую ковром скамью. – Кто вы? Какого рода? Как вас зовут?

Обычные вопросы, но Джоанна ограничилась лишь сообщением, что гостья может называть ее попросту Жанной.

– Прекрасно, дорогая Жанна, – с улыбкой ответила та, расправляя складки своей вуали. – Вы не спешите называть свое родовое имя, но я понимаю вас. Однако признаюсь, что до меня дошли вести, что брат Саладина привез в свой гарем удивительно красивую христианку, и я все гадала, кто же вы? Неужели еще одна несчастная, которую вынудят принять ислам? Знаете, это единственная возможность, чтобы подняться при повелителях неверных и чего-то добиться… Иные используют эту возможность…

– Только не я! – вскинула подбородок Джоанна. – Для меня это все равно что предать мою родину, моих отца и мать!