Ассасин

– Коня мне! – приказал Ричард. – Мы нагоним их, мы спасем мессира Робера!

Лестер подъехал, удерживая в поводу чалую кобылу француза, и Ричард, едва передав Андрэ де Шовинье раненого Бартоломью, тут же оказался в седле. Но сначала ему пришлось схватиться с теми из сарацин, которые прикрывали воинов, погнавшихся за мнимым Мелеком Риком. Он разил и наседал на врагов, его меч обагрился кровью, он яростно рычал, разрубая их на части, снося им головы, сшибая с седла и топча копытами храпящей лошади.

Когда все было кончено, они долго скакали в надежде догнать де Бретейля и преследователей, пока Лестер не стал кричать, что это не имеет смысла, что так они нарвутся на новую засаду. Ричард натянул поводья, посмотрел на далекие холмы, где уже развеивалась поднятая ускакавшими пыль.

– Клянусь апостолами, я выручу тебя, француз! Ты спас меня, и теперь мой долг – показать, что я ценю верных рыцарей.

До самой Яффы Ричард не проронил больше ни слова. Так же молчалив он был и по приезде. А приехав, вызвал к себе Онфруа и продиктовал ему новое послание к Саладину. Тот выводил изысканной вязью на тонкой арабской бумаге:

«Мусульмане и франки смертельно истекают кровью, страна полностью разрушена, имущество и жизни приносятся в жертву обеими сторонами. Пришло время прекратить это. Наши спорные вопросы – Иерусалим, Святой Крест и страна. Иерусалим для нас – город великого поклонения, от которого мы не можем отказаться, даже если останется только один из нас. Мы не отступим, пока страна отсюда и до Иордана не станет землей Иерусалимского королевства. Крест, который для вас всего лишь кусок дерева, не имеющий ценности, для нас – важная святыня. Если вы все это отдадите, кровь перестанет литься и мы сможем договориться о мире, в котором нуждаемся как мы, так и вы».

Ричард хотел бы обговорить все спорные вопросы при личной встрече, а где и как это произойдет, он предлагал решить Салах ад-Дину. В заключение он упоминал о своем рыцаре Робере де Бретейле, которого захватили люди султана, приняв за самого Ричарда Львиное Сердце. Ричард сообщал, что готов обменять этого рыцаря на десять находившихся у него эмиров султана.

Онфруа де Торон даже перестал писать, изумленно взглянув на короля.

– Разумно ли это, Ваше Величество? Этот француз… Когда-то вы считали его своим врагом. И отдать за одного воина десяток эмиров…

– Он был в какой-то миг королем, Онфруа. И он спас меня. Это стоит больше, чем десяток каких-то неверных султана.

После отправки письма английский Лев долго сидел в одиночестве. Но, как оказалось, этот день принес ему еще не все горести. Ибо ближе к вечеру Ричарду привезли письма, одно из которых было от его человека из Рима. Прочитав послание, король взвыл, вскинувшись к просмоленной холстине, заменявшей в его покое свод.

– Ко всем чертям! – гаркнул он на Адама Толуорта, прибежавшего на его крик.

Письмо свернулось на столе, и Ричард отступил от него, словно опасаясь замараться, хотя и знал: это ему не поможет. Ибо он и так был уже испачкан клеветой. Клеветой своего союзника Филиппа Французского.

Поверенный Ричарда при дворе Папы Иннокентия сообщал в послании, что король Филипп Французский по пути домой заехал к святому престолу в Рим, где имел долгую беседу с понтификом и убедил Его Святейшество, чтобы тот счел его обет участия в крестовом походе выполненным. О, Филипп умел быть красноречивым! И даже свое малодушие и отказ от святого дела мог представить как подвиг: ведь будучи ослабленным болезнью, он поднялся с одра, отважно сражался, штурмуя Проклятую башню в Акре, и именно его штурм привел христианские войска к успеху. А потом… потом Филипп убедил Папу, что он был вынужден уехать из Святой земли из-за английского короля Ричарда.