Ассасин

Хану не раз приходилось выносить смертные приговоры, и каждый из обреченных воспринимал их по-разному. Одни, валяясь в его ногах, пробовали вымолить снисхождение; другие старались держаться достойно, покрываясь при этом смертельной бледностью, но никогда не оставалось равнодушных перед грядущим небытием. Но этот мальчишка вел себя так, словно отправлялся куда-то в райскую обитель. Природа такого поведения хану была непонятна. Если каждый из ассасинов столь бесстрашен, то можно тогда представить, насколько они опасны.

Весь оставшийся день был безнадежно испорчен. К своему удивлению, Мелик-шах никак не мог позабыть дерзкого мальчишку, столь хладнокровно принявшего смерть. Не могли его успокоить и вернуть хорошее расположение духа даже танцы наложниц, а сладкое вино показалось ему в этот день на редкость горьким.

Проснулся Мелик-шах от неосознанного чувства тревоги, которое, казалось, возникло из ниоткуда. Каждая клетка его тела взывала к спасению. Открыв глаза, хан, как и обычно, увидел простертый над ним темно-зеленый балдахин, слегка подсвеченный факелами. Рядом, свернувшись в комочек, лежала тринадцатилетняя наложница Сария, укрывшись шелковым легким покрывалом. И только повернувшись, хан увидел ритуальный меч ассасинов, воткнутый у изголовья ложа. К нему был прикреплен перетянутый красной ленточкой пергамент.

Ужас застрял где-то в самой глубине горла и не желал вырываться наружу. Дрожащей рукой Мелик-шах потянулся к пергаменту и снял его с рукояти меча. Разломив печать, он развернул пергамент и стал читать: «Хан Мелик-шах, ты обидел меня своим непочтением. Жду твоих послов завтра в моем дворце. Если ты ослушаешься меня, то будешь убит, где бы ты ни находился. Шейх Хасан».

Пергамент выпал из ослабевших рук хана, немедленно скрутившись в трубочку.

— Стража! — закричал хан осевшим голосом.

В покои, обнажив сабли, вбежали евнухи.

— Позвать ко мне визиря Афдала!

Евнухи разбежались. Через полчаса в покои хана вошел главный визирь и, склонив голову, сообщил:

— Его нигде нет, великий хан.

* * *

Войдя во дворец старца Горы, послы Мелик-шаха не удержались от возгласов восхищения. Хасан окружил себя куда большим великолепием, чем то, которое они видели во дворце Мелик-шаха. Стены и потолок зала были укрыты парчой, вышитой золотыми нитями. Пол огромного зала укрывал толстый пестрый ковер. Шейх Хасан сидел на троне с резной высокой спинкой, а его халат густо украшали изумруды с александритами. У подножия трона находилось блюдо, на котором стояла голова, лицом повернутая к гостям. Неожиданно голова ожила — глаза заморгали, а пухлые губы принялись строить гримасы.

Послы давно бы уже убежали от страха, но ужас, что сковал им ноги, не позволял сделать даже шага.

— Вы знаете этого человека?

— Это визирь Афдал. Он отвечал за покои хана.

— Вот видите, мне приходится выполнять работу вашего визиря. Именно он должен был охранять хана Мелик-шаха. Однако сделать этого он не сумел. Ответь мне, Афдал, ты провинился перед своим повелителем?

Ресницы визиря задрожали, и он выдавил из себя нелегкое признание:

— Да, шейх Хасан. За мою провинность я достоин смерти.

Кровь на блюде запеклась темно-красными сгустками, сделав все это зрелище еще более удручающим.

— Кто оживил твою голову?

— Это сделал ты, шейх Хасан, только тебе одному под силу такое чудо, — проникновенно отвечала голова Афдала. Если бы у нее была возможность, так она непременно бы поклонилась.

— Когда я тебя воскресил?

— Сразу после того, как я побывал в райских кущах.

Потрясенные послы Мелик-шаха взирали на окровавленную голову с немым трепетом.

— Всем нам интересно услышать, что ты видел в райских кущах.

Голова слегка пошевелилась и с вожделением цокнула языком, с крупного носа упала кровавая капля.

— Рай — это очаровательная долина, расположенная между высокими горами. В этой долине находятся роскошные сады с чудесными и сладкими плодами. Там растут благовонные цветы, среди которых легко и приятно дышится, — широко открытые глаза головы возбужденно блестели. — Как только попадаешь в этот райский сад, так тебя тотчас зачаровывают прекрасные девушки, одетые в дорогие наряды. Они сладкоголосо поют и играют на разных инструментах. Они забавляются и резвятся. Этим женщинам нет равных в искусстве обольщения.

— Довольно, — небрежно махнул рукой шейх Хасан.

Голова умолкла. Веки прикрылись, на губах застыла легкая улыбка. Похоже, что дух визиря Афдала вернулся в райские кущи, о которых только что с восхищением рассказывала его голова.

— Ответ мой хану Мелик-шаху будет таким. — Прикрыв глаза, Хасан размышлял. Кожа на веках собралась в мелкие морщины, теперь можно было увидеть, насколько он стар. — Хан должен выплатить мне десять тысяч золотых монет за убийство моего человека, это первое, — спокойно объявил он.

Лица послов оставались бесстрастными. Похоже, что они еще не пришли в себя после того, что увидели.

Наконец глаза Хасана открылись: